«Прежде всего, я русская; русской родилась и русской умру, я русская в душе, если не на паспорте…»
(«Из пещер и дебрей Индостана», Письмо 31, «Русский вестник», 1883)
Славянофил, горячий патриот Михаил Никифорович Катков писал в 1881 году своей статье «Конституция и представительство»:
«Нам нужно теперь именно то, чем во всех своих сословиях всегда был силён русский народ. Он всегда был силён своим патриотическим духом… Это сила испытанная, сила великая, сила, создавшая Россию и возвысившая её. Только этой силе обязаны мы нашим национальным могуществом».
(«Московские ведомости», 1881, № 119, 30 апреля)
Елена Петровна Блаватская ценила Каткова за его патриотизм и писала родным о нём так:
«Я Каткова просто обожаю за его патриотизм! Молодец! Режет правду. Такие статьи, как его, делают честь всей России…» (Желиховская В. П. «Радда-Бай» гл. 9, «Новое время», 1893, № 6141, 5 апреля)
Близко принявшая к сердцу смерть М. Н. Каткова, которая последовала в июле 1887 года, ЕПБ писала:
«Да, смерть этого великого патриота и смелого защитника многолюбимой мной матушки-России сбила меня с колеи…» (там же) Raddha-Bai (the truth about Blavatsky)
Сама Блаватская была горячей патриоткой. Она рассказывала Олкотту, что принимала участие в битве при Ментане в 1867 году на стороне гарибальдийцев наряду с другими добровольцами и была тяжело ранена.
«Е[лена] П[етровна] всегда была и есть горячая русская патриотка. Задержанная контрактом в Лондоне, во время Крымской войны, она много страдала за Россию и всегда высказывала открыто свой патриотизм. Люди честные и порядочные уважали в ней это чувство; но если в семье не без урода, то тем более – в целом народе.
Во время одного из представлений в театральном фойе Дрюри-Лена зашла речь о русских делах и русских людях в таком тоне, которого ни один истинно русский не смог бы вынести. Один тучный лорд (разумеется, из тех, что не нюхали пороха в Севастополе) кричал и ругался – буквально ругался громче всех. Е[лена] П[етровна] встала и заявила ему, что она русская и во имя своей национальности просит его замолчать. Лорд отвечал дерзостью. Е[лена] П[етровна] обратилась к своим соседям-англичанам, прося их вступиться за ее права как русской женщины и гостьи в Англии. Несколько голосов поднялось за нее, другие – против. Последние осилили и, подстрекаемый ими, обозленный лорд заговорил еще резче и громче.
Тогда Блаватская еще раз, вся бледная от негодования, громко заявила, что он делает подлость, ругаясь издали над врагами, которых не знает, а потому и судить не может о их храбрости и достоинствах; что если никто не заставит его замолчать, то она сумеет сама вступиться за своих и не позволит ему продолжать клеветать на русских. «Каким способом? – глумясь, спросил англичанин. – Неужели ваши аргументы сильнее оружия сотен тысяч ваших русских войск?.. Интересно бы было познакомиться с ними…» «А я вам не советую этого – ради собственной вашей безопасности… Я сама не знаю как, но повторяю: замолчите или я вас заставлю замолчать!» Тучный лорд расхохотался. «В таком случае, – сказал он, – я засвидетельствую, что русские женщины храбрее русских солдат, которые, не рассуждая, всюду бегут от наших войск…»
Он не успел докончить: тяжелый канделябр со всеми свечами просвистев в воздухе, ударился прямо в голову оскорбителя… Лорд упал, обливаясь кровью. Суматоха поднялась невообразимая. Его вынесли замертво, началось судебное дело. К чести англичан, надо сказать, что судьи, приняв во внимание все обстоятельства дела, были на стороне женщины, оскорбленной в самых законных и священных ее чувствах.
Блаватскую, как бы в насмешку над лордом-богачом, приговорили заплатить ему за обиду… пять фунтов стерлингов!.. Е[лена] П[етровна] при этом не воздержалась от фарса: она публично, на суде, подала десять фунтов: «Вперед»… за могущую произойти между ними вторичную встречу, весело пояснила она искренно расхохотавшейся публике». (Желиховская В. П. «Правда о Е. П. Блаватской», журнал «Ребус», 1883)
«И точно, всю жизнь она какой была горячей патриоткой, такой и осталась. Приняв гражданство, она еще долго продолжала, как и во все время войны, присылать деньги на русских раненых, и даже первые выручки, полученные за «Изиду», – пошли на ту же цель. Все, что получала она в то время за статьи в русских газетах, все шло целиком на Красный Крест и на бараки кавказских раненых». (Желиховская В. П. «Радда-Бай» гл. 3)
В связи с убийством русского Царя Александра II в марте 1881 года журнал «Теософист», главным редактором была ЕПБ, вышел в траурной обложке. В. П. Желиховская пишет:
«Журнал ее «Теософист» вышел в траурной обложке; это было внимание Оллькота к ее чувствам. Сама она лежала больная… Придя в себя, она написала в «Пионер» превосходную статью обо всем, что свершил царь Александр II, и очень была довольна тем, что большинство газет ее перепечатали. На выражение некоторыми местными органами удивления по поводу «облачившихся в траур американской гражданки и ее журнала» Блаватская послала коллективный ответ в «Bombay Gazette».
«Не как русская подданная надела я траур, – между прочим, говорит она в ней, – а как русская родом! Как единица многомиллионного народа, облагодетельствованного тем кротким и милосердым человеком, по которому вся родина моя оделась в траур. Я этим хочу высказать любовь, уважение и искреннее горе по смерти Царя моих отца и матери, сестер и братьев в России». (Желиховская В. П. «Радда-Бай» гл. 5)
Ещё хотелось бы сказать о такой характерной черте русской души, как самопожертвенность, когда человек все свои силы отдаёт ради блага других людей, не ожидая ответного действия или даже благодарности.
Об этом пишет русский философ Николай Александрович Бердяев:
«Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни…
Нужно полюбить душу России и интимно узнать ее, чтобы виден был русский сверхнационализм и русское бескорыстие, неведомые другим народам». («Судьба России», 1917)
«Дух Христов — не отворачивание от людей, а человеколюбие и самопожертвование». («Русская идея», 1946)
О такой самопожертвенности свидетельствует сама Елена Петровна Блаватская в письме к своей сестре в ответ на её вопрос «Чем ты занята?»:
«Чем занята?.. Это я-то?!. Да если есть на свете перезанятая жертва, так это твоя сестра горемычная. Вот пересчитай, зоил бессердечный, мои занятия: каждый месяц пишу от 40 до 50 страниц Esoteric Instructions – наставлений в тайных науках, которые не могут печататься, а несчастные пять-шесть добровольцев-мучеников эзотеристов должны по ночам сидеть – рисовать, писать и на машине литографировать всего только в числе 320 экземпляров… Я же снова должна все пересматривать, чтобы не ошиблись и не осрамили моих оккультических занятий.
Ведь у меня учатся седые ученые, каббалисты и франк-масоны, – как ты сама видела. Потом издание Lucifer’а на мне лежит: от передовика да статьи более или менее забирательной за моей подписью – до корректуры. “Revue Théosophique” тоже моя графинюшка Адемар присылает: и ей помочь надо!
Да и самой кушать – значит еще и хлебную статейку в чужие журналы поставить надо.
Да приемы по субботам, да митинги каждый четверг с учеными расспросами, со стенографом за спиной да двумя-тремя репортерами по углам тоже время-то берут?..
К каждому четвергу ведь и приготовиться надо, потому что не с улицы люди приходят, не неучи, а такие господа, как электрик Кингсланд, как Dr. William Benet, как натуралист Картер Блэк. Я должна быть готова защищать теории оккультизма против прикладных наук так, чтобы по отчету стенографа прямо можно было печатать в нашем новом специальном ежемесячном журнале под заглавием “Transactions of the Blavatsky Lodge”. (Желиховская В. П. «Радда-Бай» гл. 10)
О самопожертвенности Елены Петровны пишет её близкий друг и помощница, графиня Констанс Вахтмайстер в своих воспоминаниях «В Вюрбурге и Остенде», опубликованных в журнале «Люцифер» за июнь 1891 года.
«Каждое утро в 6 часов утра она обычно вставала в 8 часов утра, чтобы хорошенько поработать перед завтраком, а затем, прочитав свои письма и газеты, снова принималась за работу, иногда вызывая меня в комнату, чтобы сообщить, что ссылки на книги и рукописи были даны ей ее Учителем с указанием глав и страниц, и так как она читала всё в перевёрнутом виде в астральном свете и ей было легко ошибиться в датах и числах – и в некоторых случаях обнаруживалось, что номер страницы перевернут, например, не 23, а 32 и т.д., то она просила меня попросить друзей проверить правильность этих отрывков в разных публичных библиотеках.
Между часом и двумя мадам Блаватская обедала, время менялось в зависимости от ее работы, а затем, не давая себе передышки, она сразу же снова садилась за стол и писала до шести часов вечера, когда подавали чай. По вечерам Старая леди могла отдохнуть, раскладывая пасьянс, пока я читала ей письма, полученные за день, или вырезки из газет, которые, по моему мнению, могли ее заинтересовать.
Между девятью и десятью часами вечера, Е.П.Б. уходила отдыхать, обычно слегка подкрепляясь, и читала в постели свои русские газеты до полуночи, после чего гасила лампу, и все затихало до следующего утра, когда начинался обычный распорядок дня».
Понятие «русская душа» говорит не о национальной принадлежности, а о духе или состоянии души, так как среди предков русских людей кого только нет.
И отец самой Елены Петровны был из немецкого дворянского рода.
Как писал великий русский поэт А. С. Пушкин, чьим прадедом по матери был африканец Абрам Петрович Ганнибал, в своей поэме «Руслан и Людмила»
«Там русский дух…там Русью пахнет».
У Елены Петровны «русский дух» был могучим.
«Всё русское для меня дорого», – писала Елена Петровна Блаватская в письме к издателю газеты «Русское время», А. С. Суворину (Бомбей Окт.1. 1879).
Фрагмент письма:
«Если могу что сделать для Г. Суворина в Индии, или чем услужить его газете, то прошу его располагать мною. Не увижу я более родной земли своей, поэтому всё русское для меня дорого».
В заключении уместно привести строки из стихотворения выдающего русского дипломата и поэта Ф. И. Тютчева:
Умом Россию не понять
Аршином общим не измерить
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.