В коротком рассказе Блаватской описывается пребывание Калиостро в Париже в 1861 году
Граф Калиостро, возможно, родился около 1743 года
Примечание редакции 2020 года:
Рассказ Е.П. Блаватской «Неразгаданная тайна» с комментариями редактора Бориса Цыркова взят из «Собрания сочинений» Е. П. Блаватской, TPH, том I, стр. 151-162.
Мы разделили несколько длинных абзацев на более короткие. В тексте описывается предполагаемый эпизод с Калиостро и его женой, которые жили в Париже под другими именами в 1861 году.
Самой Е.П.Б., родившейся в 1831 году, в тот год было 30 лет.
Написание этой истории могло бы стать для Е.П.Б. способом дать указания относительно Калиостро и мистического пути, которые были бы полезны тем, кого это касается. Это могло бы также оградить истинную деятельность Калиостро (и Блаватской) от врагов эзотерической мудрости, благодаря использованию некоего слоя информации, который нельзя воспринимать буквально.
Многие аспекты этой истории подтверждают, что она не соответствует действительности в буквальном смысле. Неразумно думать, что тот, кто не продвинулся на духовном пути, как госпожа Калиостро, мог перевоплотиться за такой короткий промежуток времени.
В равной степени неверно думать, что Калиостро появился в Париже в 1861 году, чтобы делать почти то же самое, что он делал в 18 веке, или что он оказался вовлечен в такую сложную личную ситуацию, как показано в повествовании. Рассказанный случай, когда продвинутый ученик эзотерической философии покончил с собой, также, очевидно, является слепым и преднамеренным абсурдом.
С другой стороны, факты, изложенные в этой истории, должны были бы быть опубликованы в газетах, если бы это было правдой, чего, по-видимому, не произошло. Это странное повествование, безусловно, преподносит глубокие уроки. Его абсурдность служит защитой тому, что должно рассматриваться исключительно в рамках круга внутреннего родства, основанного на безличностной цели – помощь человечеству. Впервые рассказ был опубликован в журнале Spiritual Scientist, Т. III, 25 ноября 1875 г., стр. 133-135. Блаватской тогда было 44 года, когда она только что основала современное теософское движение.
(Карлос Кардосо Авелине)
Неразгаданная тайна
Елена Павловна Блаватская
Обстоятельства внезапной смерти месье Делессера, инспектора сыскной полиции, по-видимому, произвели такое впечатление на парижские власти, что они были зафиксированы с необычными подробностями. Опуская все подробности, кроме тех, которые необходимы для объяснения происходящего, мы приводим здесь несомненно странную историю.
Осенью 1861 года в Париж приехал человек, который называл себя Вик де Ласса, и так было написано в его паспорте. Он приехал из Вены и говорил, что он венгр, у которого есть поместья на границе Баната, недалеко от Зенты.
Это был невысокий мужчина лет тридцати пяти, с бледным и загадочным лицом, длинными светлыми волосами, рассеянным взглядом голубых глаз и на редкость твердым ртом. Одевался он небрежно и без особого шика, а говорил или изъяснялся без особой выразительности. С другой стороны, его спутница, предположительно жена, была на десять лет моложе его, поразительно красивой женщиной того смуглого, богатого, бархатистого, сочного, чисто венгерского типа, который так близок к цыганской крови. В театрах, в Булонском лесу, в кафе, на бульварах и везде, где развлекается праздный Париж, мадам Эме де Ласса привлекла к себе всеобщее внимание и производила сенсацию.
Они жили в роскошных апартаментах на улице Ришелье, посещали лучшие места, принимали хорошее общество, красиво развлекались и вели себя так, как будто обладали значительным состоянием. У Ласса всегда был приличный счёт у «Шнайдера, Ройтера и других», у австрийских банкиров с улицы Риволи, и он носил бриллианты, бросавшиеся в глаза свои блеском.
Как же так случилось, что префект полиции счел нужным заподозрить месье и мадам де Ласса и поручить Полю Делессерту, одному из самых хитроумных инспекторов полиции, «подловить» его? Дело в том, что неприметный мужчина с великолепной женой был очень загадочной личностью, а полиция привыкла считать, что таинственность всегда скрывает либо заговорщика, либо авантюриста, либо шарлатана.
Вывод, к которому префект пришел в отношении месье де Ласса, заключался в том, что тот был авантюристом и шарлатаном. Несомненно, он был успешным авантюристом, поскольку был на редкость скромен и никоим образом не афишировал чудеса, совершать которые было его призванием. Однако уже через несколько недель после того, как он обосновался в Париже, салон месье де Ласса стал весьма популярным, и число людей, которые платили по100 франков только за то, чтобы один раз заглянуть в его магический кристалл и за одно-единственное послание по его духовному телеграфу, было поистине поразительным. Секрет заключался в том, что месье де Ласса был фокусником и предсказателем, который претендовал на всеведение и чьи предсказания всегда сбывались.
Делессеру не составило особого труда получить рекомендацию и быть допущенным в салон де Ласса. Принимали через день в течении двух часов до полудня и трёх часов вечером. Был уже вечер, когда инспектор Делессер позвонил, представившись месье Флабри, виртуозом по части драгоценных камней и новообращённым в спиритизм. Он нашел красивые гостиные ярко освещенными и очаровательное общество весьма довольных гостей, которые, казалось, пришли вовсе не для того, чтобы узнать свою судьбу, внося свой вклад в доходы хозяина, а скорее из уважения к его достоинствам и дарованиям.
Мадам де Ласса играла на рояле или беседовала, переходя от группы к группе, и это казалось восхитительным, в то время как месье де Ласса расхаживал по зале или сидел со своим обычным, безразличным видом, время от времени перебрасываясь парой слов, но, казалось, избегая всего, что бросалось в глаза. Слуги разносили прохладительные напитки, мороженое, ликеры, вина и т.д., и Делессер мог бы вообразить, что он попал на довольно скромную вечеринку, в общем, en règle,[1] если бы не одно или два примечательных обстоятельства, которые его наблюдательный взгляд быстро заметил.
За исключением тех случаев, когда хозяин или хозяйка дома находились в пределах слышимости, гости переговаривались вполголоса, довольно таинственно и не так громко смеялись, как обычно в таких случаях. Время от времени к гостю подходил очень высокий и исполненный достоинства ливрейный лакей и с глубоким поклоном вручал ему карточку на серебряном подносе. Затем гость выходил, сопровождаемый важным слугой, но, когда он или она возвращались в гостиную (а некоторые не возвращались вовсе), у них неизменно был ошеломленный или озадаченно-растерянный вид, они были смущены, изумлены, напуганы или удивлены до глубины души.
Все эти чувства было безошибочно неподдельными, а де Ласса и его жена казались такими равнодушными среди всего этого, если не сказать, далёкими от всего этого, что Делессер не мог не поразиться этим и был весьма озадачен.
Двух или трёх небольших эпизодов, ставших предметом непосредственного наблюдения Делессерта, будет вполне достаточно, чтобы пояснить, какое впечатление всё это производило на присутствующих. Двое джентльменов, оба молодые, оба из хорошего общества и, очевидно, очень близкие друзья, оживленно беседовали и давали друг другу наставления, когда важный лакей позвал Альфонса. Он весело рассмеялся. «Задержись на минутку, дорогой Огюст, — сказал он, — и ты узнаешь все подробности этого удивительного везения!» «Хорошо, — ответил Огюст, — да будет расположение духа оракула благоприятным!»
Не прошло и минуты, как Альфонс вернулся в гостиную. Его лицо было белым, и на нем застыло выражение неистовой ярости, свидетели которой ужаснулись. Он подошел прямо к Огюсту, сверкнул глазами и, наклонив лицо к своему другу, который изменился в лице и отшатнулся, прошипел: «Месье Лефебур, вы – подлец!» «Очень хорошо, месье Менье, — ответил Огюст тем же тихим голосом, — завтра в шесть часов утра!» «Решено, мнимый друг, гнусный предатель! Насмерть!» — бросил Альфонс, уходя. «Разумеется» — пробормотал Огюст, направляясь в прихожую.
Почтенный дипломат, представитель соседнего государства в Париже, пожилой джентльмен с большим апломбом и самой внушительной внешностью, был вызван к оракулу лакеем с поклоном. Отсутствовав минут пять, он вернулся и сразу же направился сквозь толпу к месье де Ласса, который стоял неподалеку от камина, засунув руки в карманы, с выражением крайнего безразличия на лице. Делессер стоя рядом, с живым интересом наблюдал за беседой. «Я весьма сожалею, — сказал генерал фон…, что вынужден так скоро покинуть ваш интересный салон, месье де Ласса, но результат моего сеанса убеждает меня в том, что мои депеши были подделаны». «Прошу прощения, — ответил месье де Ласса с видом слабого, но вежливого интереса, — я надеюсь, вы сможете выяснить, кто из ваших слуг был неверен». «Я собираюсь сделать это сейчас», — сказал генерал и многозначительно добавил: «Я позабочусь, чтобы и он, и его сообщники не могли избежать сурового наказания». «Это единственный ход, который можно предпринять, господин граф». Посол вытаращил глаза, поклонился и удалился с выражением недоумения на лице, которое он не в силах был скрыть при всём своём такте.
Во время вечера месье де Ласса беспечно подошёл к роялю и после какой-то незначительной, неопределенной прелюдии сыграл удивительно эффектное музыкальное произведение, в котором бурная жизнь и жизнерадостность вакхических мелодий мягко, почти незаметно растворялись в рыдающем стоне сожаления, истомы, усталости и отчаяния. Оно было прекрасно исполнено и произвело большое впечатление на гостей, и одна дама воскликнула: «Как мило, как печально! Вы сами это сочинили, месье де Ласса?» Мгновение он смотрел на неё отсутствующим взглядом, затем ответил: «Я? О, нет! Это всего лишь воспоминание, мадам».
«Вы знаете, кто это сочинил, месье де Ласса?» — спросил один из присутствующих музыкантов. «Полагаю, что первоначально оно было написано Птолемеем Авлетом, отцом Клеопатры, — произнёс месье де Ласса в своей обычной безразличной, задумчивой манере, — но не в его нынешнем виде. Насколько мне известно, его дважды переписывали заново, но мелодия, по сути, та же самая». «Позвольте спросить, откуда она у вас?» — настаивал джентльмен. «Конечно! конечно! В последний раз я слышал её у Себастьяна Баха, но это была современная версия Палестрины. Думаю, что предпочитаю версию Гвидо из Ареццо; она более грубая, но в ней больше силы. Я получил мелодию от самого Гвидо». «Вы – от Гвидо!» — воскликнул изумленный джентльмен. «Да, месье», — отвечал де Ласса, вставая из-за рояля со своим обычным безразличным видом. «Боже мой!» — воскликнул музыкант, приложив руку ко лбу в манере м-ра Твемлоу. «Боже мой! это было в 1022 году от Рождества Христова!» «Чуть позже – в июле 1031 года, если я хорошо помню», — вежливо поправил месье де Ласса.
В этот момент высокий лакей склонился перед месье Делессером и подал ему поднос с карточкой. Делессер взял его и прочитал: «Мы даём Вам, месье Флабри, самое большое тридцать пять секунд».
Делессер последовал за лакеем из гостиной в коридор. Лакей открыл дверь в другую комнату и снова поклонился, давая понять, что Делессер может войти. «Не задавайте вопросов», — коротко сказал он. – «Сиди немой». Делессер вошел в комнату, и дверь закрылась за его спиной. Это была небольшая комната, в которой стоял сильный запах ладана. Стены были полностью завешены красными портьерами, скрывавшими окна, а на полу лежал толстый ковер. Напротив двери, в дальнем конце комнаты, у самого потолка, висели большие часы; под ними, освещенные высокими восковыми свечами, стояли два небольших столика, на одном из которых было устройство, очень похожее на обычный телеграфный аппарат, а на другом – хрустальный шар дюймов двадцати в диаметре, установленный на изящно выкованном треножнике из золота и бронзы вперемешку.
У двери стоял Сиди, мужчина, черный как смоль, в белом тюрбане и бурнусе, с чем-то вроде серебряного жезла в руке. Другой рукой он взял Делессера за правую руку повыше локтя и быстро повел его по комнате. Он указал на часы, и они пробили; он указал на хрусталь. Делессер наклонился, заглянул в него и увидел точную копию его собственной спальни, изображённую с фотографической точностью. Сиди не дал ему времени даже вскрикнуть и, по-прежнему держа его за руку, повел к другому столу. Прибор, похожий на телеграф начал щелкать. Сиди выдвинул ящик стола, вытащил полоску бумаги, сунул её в руку Делессерта и указал на часы, которые снова пробили. Тридцать пять секунд истекли. Сиди, все еще держа Делессерта за руку, указал ему на дверь и повел к ней. Дверь открылась, Сиди вытолкнул его, дверь закрылась, на пороге появился высокий лакей и поклонился; встреча с оракулом закончилась. Делессер взглянул на клочок бумаги, который держал в руке. На нём было напечатано заглавными буквами сообщение, гласившее буквально следующее: «Месье Полю Делессеру: полицейскому всегда рады, шпиону всегда грозит опасность!»
Делессер на мгновение остолбенел, обнаружив, что его притворство раскрыто, но слова высокого лакея: «Сюда, пожалуйста, мсье Флабри», — привели его в чувство. Поджав губы, он вернулся в гостиную и без промедления разыскал месье де Ласса. «Вам известно содержание этого?» — спросил он, показывая сообщение. «Я все знаю, месье Делессер», — ответил де Ласса в своей обычной небрежной манере. «Тогда, возможно, Вам известно, что я намерен разоблачить шарлатана и сорвать маску с лицемера или погибнуть в борьбе?» — спросил Делессер. «Мне всё равно, месье», — ответил де Ласса. «Значит, вы принимаете мой вызов?» «О, значит, это вызов?» — спросил де Ласса, на мгновение задержав взгляд на Делессере. «Да, я принимаю!» После чего Делессер ушёл.
И Делессер принялся за работу, опираясь на все силы, которые только мог задействовать префект полиции, чтобы обнаружить и разоблачить этого непревзойденного колдуна, от которого наши предки легко избавились бы более грубыми методами – путем сжигания. Настойчивые расспросы убедили Делессерта в том, что этот человек не был венгром и его звали не де Ласса; что, как бы далеко ни простиралась его способность «воспоминаний», в своем нынешнем и настоящем виде он родился в этом не обновлённом мире, в городе Нюрнберге, где делают игрушки; что еще в детстве за ним замечали большой интерес к оригинальным изделиям, но он был весьма необузданным и скверным субъектом. На шестнадцатом году жизни он сбежал в Женеву и стал учеником мастера по изготовлению часов и приборов. Здесь его увидел знаменитый фокусник Робер Гуден. Гуден, распознав таланты мальчика и будучи сам мастером по изготовлению оригинальных механизмов, взял его с собой в Париж и устроил его в своей собственной мастерской, а также брал в качестве ассистента на публичные выступления своей забавной и занимательной чертовщины. Пробыв у Гудена несколько лет, Флок Хаслих (таково было настоящее имя де Ласса) отправился на Восток в свите турецкого паши, и после многих лет скитаний по разным странам, где его нельзя было найти из-за множества псевдонимов, наконец объявился в Венеции, а оттуда прибыл в Париж.
Затем Делессер обратил свое внимание на мадам де Ласса. Найти ключ, с помощью которого можно было бы узнать о ее прошлой жизни, было ещё сложнее, но это было необходимо сделать, чтобы получить достаточное представление о Хаслихе. Наконец, благодаря счастливому случаю выяснилось, что мадам Эме та же личность, что и некая мадам Шлафф, бывшая довольно заметной среди полусвета Буды. Делессерт отправился в этот древний город, а оттуда в леса Трансильвании, в Меджес. По возвращении, как только он добрался до телеграфа и цивилизации, он телеграфировал префекту из Карчага: «Не теряйте из виду моего человека и не позволяйте ему покидать Париж. Я арестую и посажу его в тюрьму через два дня после моего возвращения».
Случилось так, что в день возвращения Делессера в Париж префект отсутствовал, находясь с императором в Шербуре. Он вернулся на четвертый день, всего через двадцать четыре часа после объявления о смерти Делессера. Произошло это, насколько можно было судить, следующим образом: на следующий вечер после возвращения Делессер явился в салон де Ласса с билетом, разрешающим посещение спиритического сеанса. Он был тщательно загримирован под дряхлого старика и воображал, что его никто не сможет обнаружить. Тем не менее, когда его привели в комнату и он заглянул в кристалл, его, в самом деле, объял ужас, так как он увидел в нём картину его самого, лежащего без чувств лицом вниз на тротуаре одной из улиц, и полученное им сообщение гласило: «То, что вы увидели, Делессер, случится через три дня. Приготовьтесь!»
Неописуемо потрясенный детектив немедленно покинул дом и осмотрел своё собственное жилью. Утром он явился на службу в состоянии крайней подавленности. Он был совершенно выбит из колеи. Рассказывая о случившемся своему коллеге-инспектору, он сказал: «Этот человек может сделать то, что обещает, я обречен!»
Он сказал, что, по его мнению, он мог бы привести веские доводы против Хаслиха, известного как де Ласса, но не мог этого сделать, не повидавшись с префектом и не получив указаний. Он ничего не рассказал о своих открытиях в Буде и Трансильвании, и сказал, что не имеет права этого делать. Он то и дело восклицал: «О! если бы только господин префект был здесь!» Ему предложили обратиться к префекту в Шербур, но он отказался, сославшись на то, что его присутствие необходимо в Париже. Он снова и снова утверждался в своем убеждение в том, что он обречён, и проявлял нерешительность в своем поведении, а также крайнюю нервозность. Ему говорили, что он в полной безопасности, поскольку де Ласса и все его домочадцы находились под постоянным наблюдением, на что он ответил: «Вы не знаете этого человека». Для сопровождения Делессера был выделен инспектор, чтобы не спускать с него глаз ни днем, ни ночью и бдительно охранять его; были приняты надлежащие меры предосторожности в отношении его еды и питья, а охрана, наблюдавшая за де Лассой, была удвоена.
Утром третьего дня Делессер, который в основном сидел дома, заявил о своем намерении немедленно отправиться и телеграфировать господину префекту, чтобы тот немедленно возвращался. С таким намерением он и его коллега-офицер отправились в путь. Как раз в тот момент, когда они дошли до пересечения улицы Рю де Ланкри и бульвара, Делессер внезапно остановился и приложил руку ко лбу. «Боже мой! — воскликнул он. — Кристалл! Картина!» — и он упал ничком, потеряв сознание. Его сразу же отвезли в больницу, но этим лишь на несколько часов оттянули конец; он так и не пришёл в сознание. По непосредственному указанию властей было произведено тщательное вскрытие тела Делессера несколькими выдающимися хирургами, чьё единодушное мнение сводилось к тому, что причиной его смерти стал апоплексический удар, вызванный переутомлением и нервным возбуждением.
Как только Делессера отправили в больницу, его коллега-инспектор поспешил в Центральный Управление, и де Ласса вместе со своей женой и всеми, кто был связан с его заведением, были немедленно арестованы. Де Ласса презрительно улыбался, когда его уводили. «Я знал, что вы придете; я подготовился к этому. Вы будете рады снова освободить меня». Это была чистая правда, де Ласса подготовился к их приезду. Когда в доме был произведен обыск, было обнаружено, что все бумаги были сожжены, хрустальный шар уничтожен, а в комнате для сеансов была огромная груда хрупкого оборудования, разбитого на неразличимые части. «Это обошлось мне в 200 000 франков, — сказал де Ласса, указывая на груду, — но это было хорошим вложением». Стены и полы в нескольких местах были разрушены, и имуществу был нанесен значительный ущерб. В тюрьме ни де Ласса, ни его сообщники не делали никаких заявлений.
Предположение о том, что они имели какое-то отношение к смерти Делессера, было быстро опровергнуто с юридической точки зрения, и все участники вечеринки, кроме де Ласса, были освобождены. Он все еще находился под стражей в тюрьме, под тем или иным предлогом, когда однажды утром его нашли мертвым, повешенным на шелковом поясе, привязанном к потолочному карнизу камеры, где он содержался. Впоследствии выяснилось, что накануне вечером «мадам» де Ласса сбежала с высоким лакеем, прихватив с собой н нубийца Сиди.
Тайны де Ласса умерли вместе с ним.
000
Заметка Бориса Цыркова:
В номере журнала «Spiritual Scientist», а именно за 2 декабря 1875 года, на стр. 151, было опубликовано следующее редакторское примечание.
000
«НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА»
Это интересная история, Ваша статья в сегодняшнем номере журнала. Но является ли она изложением фактов или плодом воображения? Если это правда, почему бы не указать ее источник; другими словами, указать, кто ее автор?
Вышеизложенное не подписано, но мы хотели бы воспользоваться возможностью, чтобы сказать, что эта история, «Неразгаданная тайна», была опубликована потому, что мы сочли основные моменты повествования (пророчества и необычную смерть офицера) психическими феноменами, которые могли и могут повторяться снова. Почему бы не процитировать «авторитетные источники»? Священное Писание говорит нам о смерти об Анании после строгого выговора Петра; здесь мы имеем дело с феноменом сходной природы. Предполагается, что Анания мгновенно умер от страха. Немногие могут осознать эту силу, управляемую духовными законами; но те, кто переступил границу и ЗНАЕТ кое-что из того, что МОЖНО сделать, не найдут большой тайны ни в этом, ни в истории, опубликованной на прошлой неделе. Мы не говорим в манере мистиков. Спросите у сильного месмериста, есть ли опасность, что субъект может выйти из-под его контроля? Если бы он мог заставить дух выйти и никогда не возвращаться? Можно продемонстрировать, что месмерист может воздействовать на субъект на расстоянии многих миль; и не менее очевидно, что большинство месмеристов мало или вообще ничего не знают о законах, управляющих их способностями.
Попытка постичь красоту мира духов может быть приятным сном, но время можно потратить с большей пользой на изучение самого духа, и вовсе не обязательно, чтобы предмет изучения находится в мире духов.
000
Первая заметка Бориса Цыркова:
В том же номере журнала «Spiritual Scientist» на странице 147 появилось следующее письмо редактору, которое проливает дополнительный свет на эту замечательную историю.
000
«НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА»
Редактору журнала «Spiritual Scientist».
Сэр,
Я достаточно хорошо осведомлен об источнике, из которого были почерпнуты факты, вплетенные в чрезвычайно интересную статью под названием «Неразгаданная тайна», опубликованную в № 12, Т. III, Вашего журнала. Я сам был в Париже во время описываемых событий и лично был свидетелем удивительного эффекта, произведенного личностью, фигурирующей в этой истории как месье де Ласса. Внимание, которое вы уделяете теме оккультизма, встречает искреннее одобрение всех посвященных, к числу которых я не имею права отнести себя.
Вы представили американской публике подшивку журнала, от корки до корки заполненную описаниями психических феноменов, которые по своему романтическому интересу превосходят самые удивительные опыты современного спиритизма; и вскоре Вашу газету будут цитировать по всему миру в качестве главного хранилища. Вскоре многочисленные авторы ваших современных журналов, которые злорадствовали по поводу мнимого поражения ваших русских друзей, мадам Блаватской и президента Философской академии, будут смеяться над ними, и пожалеют, что так поспешно взялись за публикацию. В том же номере, где опубликована история де Ласа, в статье «Оккультизм философии», предположение о том, что мнимые материализованные духовные формы, которые недавно были замечены, могут быть только подобием умерших, похожим на этих людей, но являющимися подлинными духами не больше, чем «фотография в вашем альбоме», участник сеанса.
Среди известных личностей, с которыми я познакомился в Париже в указанное время, был достопочтенный граф де Урш, в то время крепкий пожилой джентльмен почти девяноста лет от роду. Его благородные родители погибли на эшафоте во времена господства террора, и события той кровавой эпохи неизгладимо запечатлелись в его памяти. Он был знаком с Калиостро и его женой, и у него был портрет этой дамы, чья красота ослепляла европейские дворы.
Однажды он, запыхавшись, вбежал в квартиру некоего дворянина, проживавшего на Елисейских полях, держа в руке эту миниатюру и восклицая в сильном волнении: «Боже мой! — она вернулась — это она! Мадам Калиостро здесь!» Я улыбнулся, видя волнение старого графа, прекрасно понимая, что он собирается сказать. Успокоившись, он рассказал нам, что только что присутствовал на спиритическом сеансе месье де Ласа и узнал в его жене оригинал миниатюры, которую он продемонстрировал, добавив, что она попала к нему с другими вещами, оставленными его отцом-мучеником. Некоторые факты, касающиеся де Ласа, описаны очень неточно, но я не буду исправлять ошибки. Я осознаю, что первым побуждением шутливых критиков оккультизма будет улыбнуться моей смелости, косвенно подтверждающей возможность того, что прекрасная мадам де Ласа 1861 года рождения была не кем иным, как не менее прекрасной мадам Калиостро 1786 года рождения. При дальнейшем предположении вовсе не исключено, что владельцем хрустального шара и щелкающего телеграфа, которые так расстроили нервы полицейского шпиона Делессера, был тот же человек, который, как его мнимые биографы сообщают, был найден мертвым в тюрьме Сант-Анджело под именем Алессандро ди Калиостро.
Эти же самые курьёзные писаки найдут ещё один повод для веселья, если я скажу Вам, что не только возможно, но и вполне вероятно, что эту же самую пару можно будет увидеть в нашей стране до окончания выставки, посвященной столетию, и они поразят как профессоров, так редакторов и спиритуалистов. Посвященных так же трудно уловить, как солнечную искорку, отражающуюся в танцующей волне в летний день. Одно поколение людей может знать их под одним именем в одной стране, а другое поколение или последующие поколения видят в них кого-то другого в некой далёкой стране.
Они живут в каждом месте столько, сколько в них нуждаются, а затем исчезают «как дыхание», не оставляя после себя никаких следов.
ЭНДРЕЙНЕК АГАРДИ из Колосвара.
Вторая заметка Бориса Цыркова:
В альбоме с вырезками Е.П.Б., Т. II. I, стр. 83, где приведенное выше письмо к редактору журнала «Spiritual Scientist» вклеено в виде вырезки, автор которой указан как ученик Учителя М. Город ранее известный как Коложвар, в то время находился в Венгрии; сейчас он известен как Клуж и находится в Трансильванском районе Румынии; его немецким эквивалентом был Клаузенбург.
Е.П.Б. также говорит, что рассказ «Неразгаданная тайна» был написан на основе рассказа об адепте, известном как Илларион, который иногда подписывался как Илларион Смердис, хотя в греческом оригинале, как правило, здесь только одна буква «л». Е.П.Б. опускает начальный знак придыхания и использует только первую букву «и», как это было бы принято в славянских языках.
К настоящему письму прилагается факсимиле записей Е.П.Б., сделанных пером и чернилами в ее альбоме с вырезками.
Посвященных так же трудно уловить, как солнечную искорку, отражающуюся в танцующей волне в летний день. Одно поколение людей может знать их под одним именем в одной стране, а другое поколение или последующие поколения видят в них кого-то другого в некой далёкой стране.
Они живут в каждом месте столько, сколько в них нуждаются, а затем исчезают «как дыхание», не оставляя после себя никаких следов.
ЭНДРЕЙНЕК АГАРДИ из Колосвара.
Любопытен тот факт, что, когда Питер Дэвидсон, Ч.Т.О., опубликовал в журнале The Theosophist (Т. III, февраль и март 1882 г.) старинную повесть о таинственных братьях, которую он переписал из сочинения восемнадцатого века, то он завершил свой рассказ следующими словами:
«…Эти таинственные ‘существа’, называемые братьями, розенкрейцерами и т.д., встречаются во всех странах, от многолюдных улиц «цивилизованного» (!) Лондона до безмолвных склепов разрушающихся храмов в «нецивилизованной» пустыне; коротко говоря, везде, куда высокая и благотворная цель может призвать их или же истинные достоинства могут вывести их из состояния скрытой замкнутости, поскольку одно поколение может знать их под одним именем в одной стране, а другое поколение или последующие поколения видят в них кого-то другого в некой далёкой стране».
(Борис Цырков)
000
Примечание:
[1] en règle (фр.) согласно требованиям (порядка) (ОАФ)