СПИРИТУАЛИЗМ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА

Поскольку теософское общество на заре своего существования находило большинство своих сторонников среди наиболее вдумчивых спиритуалистов или среди тех, кого спиритуалистические феномены побуждали исследовать предмет психических сил, уместно отметить некоторые события и судьбы спиритуалистического движения до 1875 года. Современный спиритуализм начался с медиумических манифестаций сестёр Фокс в Хайдсвилле, штат Нью-Йорк, в 1848 году. В течение нескольких лет он распространился по всему западному миру. По словам Альфреда Рассела Уоллеса, «нашлись другие медиумы в разных частях страны, как если бы тогда происходило особое развитие этой аномальной силы». Известные медиумы путешествовали по Европе, демонстрируя свои чудеса и завоевывая покровительство королевской семьи. Медиумы и сенсетивы находились среди всех классов, а последующие открытия и физические манифестации потрясли до основания неоспариваемые авторитеты того времени. Люди начали выражать удивление по поводу этих странных происшествий, задавать вопросы, а некоторые (хотя и очень немногие) стали задумываться над этим. Это внутренний голос масс, их духовная интуиция (этот традиционный враг холодного рационального мышления, законный прародитель материализма) пробудился от своего долгого каталептического сна. Каким бы неудовлетворительным ни было их философское толкование, эти феномены стали рассматриваться как очевидные доказательства загробной жизни, и более того, они открывали широкий диапазон возможностей в области метафизики. К 1850 году сеансы уже проводились в Калифорнии, Орегоне, Техасе и в нескольких южных штатах. Спиритуалисты-открыватели расцвели, как древние еврейские пророки, и время от времени некоторые видные деятели публично говорили о своём интересе к спиритуализму. Гораций Грили, известный редактор газеты «New York Tribune», засвидетельствовал подлинность «стуков», произведённых сёстрами Фокс, сняв с них обвинения в мошенничестве. Дж. У. Эдмондс, Верховный судья Нью-Йорка, известный своей честностью, защищал медиумов в прессе. Н. П. Таллмэдж, бывший губернатор штата Висконсин, публично поддержал претензии медиумов.

В течение 1851 и 1852 годов интерес к спиритуализму возрос в достаточной степени, чтобы поддержать создание нескольких журналов, полностью посвящённых его феноменам и их толкованию.

С тех пор современный спиритуализм завоевал широкое общественное признание, и хотя почти все учёные любой репутации относились к нему весьма скептически, несколько исключений из этого правила привели к увеличению привлекательности этого предмета среди обывателей. Впечатляющий аспект личного опыта в спиритизме обычно приводил к горячему желанию верить со стороны людей, жаждущих духовной истины, так что горстка умных и честных учёных, осмелившихся признать реальность психических феноменов, стала героями, которых постоянно цитируют возбуждённые энтузиасты. Одним из таких американских учёных был д-р Роберт Хэйер, профессор химии в Университете Пенсильвании, опубликовавший в 1854 г. сочинение «Научно доказанный спиритуализм», отчёт о тщательно проведённых экспериментах, которые убедили его в подлинности этих манифестаций. Согласно его словам, он первоначально взял на себя задачу расследовать эту область с целью уничтожить с помощью научного оружия «грубое заблуждение, называемое спиритуализмом», но вскоре сам был потрясён конкретными свидетельствами сверхъестественных явлений. Однако ему не удалось заинтересовать «Американскую ассоциацию содействия науке», которая на одном из своих съездов отклонила все его предложения по научному изучению психических феноменов. Не удалось преодолеть неверие своих коллег и профессору Джеймсу Дж. Мейпсу, президенту Механического института Нью-Йорка, выдающемуся химику, получившему международное признание научных организаций. Начав изучение спиритуализма, чтобы спасти своих уважаемых друзей, которые, как он заявлял, «быстро продвигались к умственному состоянию зародыша или к слабоумию», он закончил тем, что стал непреклонным свидетелем этих феноменов.

Привлекательность спиритуализма была уникальной для девятнадцатого века. С подъёмом духа рационалистов, явно укоренённого революционными мыслителями предшествующей эпохи, западный интеллект превратил неверие в призрачные или «оккультные» феномены в воображаемую догму, более того, в догму, пользующуюся решительной поддержкой научных авторитетов. Но спиритуализм, как историческое явление, был гораздо чем-то большим, чем просто делом «мыслей». Он имел прямое отношение к чувствам, надеждам и страхам, которые лежат в основе чувств всех людей. «Смерть, – как говорится в «Бхагавад Гите», – неизбежна для всех смертных». Психические или «духовные» феномены, обещавшие нечто большее, чем пустые богословские фразы о жизни после смерти, явились событиями, которые смогли вызвать большой интерес и взбудоражить тысячи людей, отчаявшихся получить какие-либо объяснения по этому предмету от религии или науки. Факты спиритуализма, если они были подлинными, подразумевали целую вселенную человеческого опыта, не затронутую современной мыслью. Исследователи психических феноменов сделали грандиозное открытие; они обращались к миру с пылкими заявлениями. Встречая пренебрежение или презрение со стороны представителей традиционных убеждений, они начали формировать общества, кружки и религиозные секты, которые быстро выросли до поразительных размеров, привлекая множество последователей из числа разочарованных людей, потерявших своих близких, и искренне заинтересованных людей. Шок от непосредственного приобретения психического опыта был силой, которую нельзя было отрицать.

Первая серьёзная попытка исследовать возможность метафизических или психических феноменов квазинаучной организацией была предпринята в 1869 году Лондонским диалектическим обществом. В течение восемнадцати месяцев Комитет общества, состоявший из тридцати четырёх известных лиц, собирал показания, представив полный отчёт Совету общества в 1870 году. Совет, однако, отказался опубликовать отчёт, после чего сам Комитет опубликовал результаты исследования, включая подборку поразительных мнений о «сверхъестественном происхождении» психических феноменов. «Большинство членов вашего Комитета, – говорится в отчёте, – стали фактическими свидетелями нескольких фаз этих феноменов без помощи или присутствия каких-либо профессиональных медиумов, хотя большая часть из них начала свои исследования в откровенно скептическом духе». Отчёт заключает: «Ваш Комитет, принимая во внимание возвышенный характер и огромный интеллект многих свидетелей ещё более исключительных фактов, объём показаний которых подтверждается отчётами подкомитетов, и отсутствие каких-либо доказательств обмана или галлюцинаций относительно большей части феноменов; …большое количество людей во всех слоях общества и во всём цивилизованном мире, которые более или менее подвержены влиянию веры в сверхъестественное происхождение феноменов, и тот факт, что никакого философского объяснения их ещё не было достигнуто, считают необходимым заявить о своей убежденности в том, что эта тема заслуживает более серьезного внимания и тщательного исследования, чем было сделано до сих пор».

Можно было бы предположить, что отчёт такого рода, составленный традиционно серьёзными и уважаемыми людьми, и с выводами, которые казались чрезвычайно важными, сразу же привлечёт большое внимание. Однако нежелание Совета диалектического общества опубликовать отчёт было симптомом того, что он получил признание публики после его самостоятельной публикации Комитетом. Печатный орган возведённой на престол респектабельности, лондонская газета «Times», назвала доклад «мешаниной бессильных выводов, украшенных грудой самого чудовищного хлама, который мы когда-либо имели несчастие подвергать критике». Другие высказывания лондонской прессы были в том же духе. Журнал «The Saturday Review» осудил спиритуализм как «одно из самых унизительных суеверий, которое когда-либо распространялось среди разумных существ». Газета «The Sporting Times» рекомендовала «отправить несколько ведущих профессиональных спиритуалистов, как негодяев и мерзавцев, на беговую дорожку на несколько недель», охарактеризовав «простофиль», обманутых ими, как «ничтожных глупцов» или «слабоумных».

Несколько газет были более сдержанными, признавая, что отчёт стоит прочитать, и допускали мнение Комитета о том, что его доказательства требуют «дальнейшего внимательного исследования». Как ни странно, именно медицинские журналы отнеслись к отчёту с некоторым уважением. Журнал «The Medical Times and Gazette» назвал этот отчёт «очень любопытным и заслуживающим внимания по нескольким причинам. Лондонский журнал «Medical Journal» нашёл его «кладезем информации», проливающей свет «на обе стороны многих важных психологических вопросов». Лондонский журнал «Spiritualist» поместил уместный комментарий: «Итак, отчёт, когда он был представлен, был в пользу спиритуализма; этот неожиданный результат испугал Диалектическое общество. Совет сбежал, отказываясь публиковать его, бросив Комитет на произвол судьбы». То, что Диалектическое общество «сбежало», было очевидно из публичного презрения к членам Комитета, несмотря на присутствие среди них такого выдающегося учёного, как Альфред Рассел Уоллес.

За исключением Уоллеса и одного или двух других, пионерам современных психических исследований было трудно убедить любого известного учёного даже присутствовать на психических демонстрациях. Томас Гексли, известный сторонник теории Дарвина, ответил на приглашение Комитета к сотрудничеству, заявлением, что у него «нет времени на такое исследование». И добавил:

«Но если даже предположить, что феномены подлинные, то они меня не интересуют». Физик Джон Тиндаль был агрессивно настроен против спиритуализма, как показывает отрывок из его «Фрагментов науки»: «В мире должна быть какая-то религия, даже если она должна полететь ради неё к интеллектуальному блуду спиритуализма». Д-р У. Б. Карпентер, ведущий физиолог и вице-президент Королевского общества, бойко объяснил как «бессознательную умственную деятельность» все спиритуалистические манифестации, а не как результат «преднамеренного обмана».

Вся тяжесть научного осуждения спиритуалистических исследований в Англии легла на плечи Уильяма Крукса, известного в то время в науке как первооткрыватель элемента таллий и редактор журнала «Chemical News». В июле 1870 года (в тот месяц, когда Совет диалектического общества отказался опубликовать отчёт своего Комитета) Крукс объявил в журнале «Quarterly Journal of Science» о своём намерении «исследовать так называемый спиритуализм». Его биограф Э. Э. Фурнье д’Альбе уверен, что учёный уже был весьма склонен к спиритуализму и надеялся «предоставить, если возможно, твёрдое научное доказательство объективности и подлинности «физических феноменов спиритуализма», чтобы преобразовать научный мир в целом и открыть новую эру человеческого прогресса». Соответственно, после проведения экспериментов с лучшими имевшимися медиумами Крукс описал свои результаты в серии статей, появившихся в «Quarterly Journal of Science» в 1870-72 годах. По большей части его выводы основывались на сеансах с тремя медиумами – Д. Д. Хьюмом, известным левитацией и другими примечательными феноменами, мисс Кейт Фокс, младшей из известных сестёр Фокс, которые так поразили мир в 1848 году; и мисс Флоренс Кук, через которую он был свидетелем самых необычных манифестаций, записанных в анналах психических исследований.

Статьи, рассказывающие об этих экспериментах, вместе с общим обзором результатов и противоречивой перепиской, в которой участвовал автор, были позже представлены в виде книги под названием «Исследования феноменов спиритуализма».

В этой книге описано фундаментальные достижения в области психических исследований. Можно сказать, что ни одна из последующих работ, аналогичных по объёму, не добавила ничего принципиально нового к яркому отчёту этих исследований. Крукс проявил терпение и скрупулезную осторожность человека, обученного научным методам, к странным проблемам спиритуализма, и ему посчастливилось познакомиться с медиумами, достойными его внимания. В своём «Резюме» он описывает тринадцать классов феноменов, которые он наблюдал лично, включая левитацию людей; поднятие тяжёлых предметов с земли без контакта с людьми или другими физическими предметами; изменение веса человеческих тел; появление светящихся предметов и человеческих рук, которые были либо самосветящимися, либо видимыми при обычном свете; фантомные формы и лица; разного рода звуки; автоматическое письмо без участия человека; и, наконец, в некоторых заметках о медиумизме мисс Кук Крукс сообщил о совершенных материализациях, в которых «привидение» действовало и говорило как живой человек.

Проведя четыре года в бесплодной попытке привлечь научный мир к беспристрастным исследованиям в области психики, Крукс ушёл с публичной арены, после чего посвятил себя строго научным занятиям. Ответ, который он получил от других учёных, был исполнен презрения, а иногда и оскорблений, и он пришёл к выводу, что потеря его профессиональной репутации – слишком большая цена за продолжение борьбы в области психических чудес, как бы твёрдо он ни верил в них сам. Крукс, к своему огорчению, узнал, что готовность хвастливых учёных рассматривать с интересом все грани человеческого опыта, по крайней мере, в данном случае, была скорее позой, чем принципом. Он смирился с точкой зрения, которую он ясно выразил примерно двадцать пять лет спустя как президент Британской ассоциации: «Мне не от чего отказываться. Я придерживаюсь своих уже опубликованных утверждений. Я сожалею только о некой непродуманности в тех ранних изложениях, которые, без сомнения, заслуженно мешали их признания в научном мире». Крукс предоставил возможность объяснить странное нежелание людей науки признавать факты, обнаруженные в его экспериментах, словами старого друга, написанными ему в письме. Этот друг, выдающийся учёный, писал:

«Никакого разумного ответа на ваши факты я не нахожу. Тем не менее, весьма любопытно, что даже я, со всей моей склонностью и желанием верить как спиритуалист, и со всей моей верой в вашу способность вести наблюдения и вашу абсолютную правдивость, чувствую, как будто я хотел бы увидеть это сам; и мне весьма больно думать, сколько ещё доказательств мне надо. Больно, говорю я, потому что вижу, что не здравый смысл убеждает человека, а только факты, когда они не повторяются так часто, что отпечатки в уме становятся подобны привычке, старому знакомству, вещи, известной так давно, что в ней нельзя сомневаться. Это любопытная фаза человеческого разума, и она особенно развита у учёных, более чем у других, как я думаю. По этой причине мы не должны всегда называть человека нечестным, потому что он долгое время не соглашается с доказательствами. Старую стену убеждений можно разбить, колотя по ней много раз».

Непробиваемый гранит этой «старой стены убеждений» был таков, что Крукс мог лишь процарапать её поверхность. Примерно шестьдесят пять лет спустя ведущий американский психолог д-р Джозеф Ястров дал подобное, хотя и менее сочувственное, объяснение научного скептицизма. Обсуждая спиритуалистические феномены и эксперименты по экстрасенсорному восприятию, проводимые в Университете Дьюка, д-р Ястров назвал неверие психологов в телепатию «результатом глубокого философского убеждения». Эту точку зрения ему высказал коллега: «ESP (экстрасенсорное восприятие) настолько противоречит общей научной картине мира, что принятие первого заставило бы отказаться от второй. Я не желаю отказываться от той совокупности научных знаний, которые так болезненно приобретены в западном мире за последние 300 лет на основании нескольких эпизодов и нескольких плохо описанных экспериментов».

Если ещё в двадцатом веке Ястров мог уверенно заявлять о «четырёх пятых психологов», опровергавших телепатию, насколько очевидно было то, что в девятнадцатом веке учёные вообще не обращали внимания на смелые эксперименты Уильяма Крукса!

В своём споре о реальности психических феноменов у Крукса был один выдающийся учёный союзник – лорд Альфред Уоллес, который разделил с Дарвином славу создания теории естественного отбора. В 1875 году Уоллес опубликовал небольшую книгу под названием «Чудеса и современный спиритуализм», посвящённую теме, обычно называемую людьми «чудесами», которые можно объяснить терминами причинно-следственных связей, ссылаясь на сверхфизические силы, действующие согласно неизвестным законам, и утверждая, что реально происходят такие явно чудесные события. Уоллес представил множество трезвых аргументов, основанных как на здравом смысле, так и на человеческом опыте, чтобы убедить своих читателей в том, что феномен, называемый «спиритуалистическим», заслуживает внимания. Он подверг скептицизм Дэвида Юма эффективной критике и собрал множество исторических свидетельств о явлении психических чудес. Но что касается его учёных коллег, они проигнорировали обращение Уоллеса к фактам, и его призыв к здравому смыслу дошёл до ушей, более склонных к осуждению спиритуалистов, чем к беспристрастным аргументам в их пользу. В те дни, как и много лет спустя, вызов, брошенный психическими феноменами «общенаучной картине мира», был настолько нежелателен для людей, которые сыграли важную роль в её создании, что ни Крукс, ни Уоллес, ни кто-либо другой не могли найти справедливого решения относительно того, что им казалось революционным открытием в области психических исследований. Сильный и горделивый материалистический менталитет Запада только что освободился от ограничивающих доктрин христианской религии, и, возможно, было слишком рано ждать, что победившие воины, разгорячённые триумфом над богословской догмой семидневного сотворения мира, теперь с энтузиазмом обратятся к теории, которая, казалось, основана на столь же отвратительных предположениях о сверхъестественной силе.

Этот характерный для современной науки образ мышления настолько прочно укоренился, что требуется краткое рассмотрение его истоков. Позитивная склонность науки к практическому эксперименту и её потребность в доказательствах, воспринимаемых органами чувств, были, конечно, результатом выдающихся достижений таких людей, как Коперник, Галилей, Ньютон, Бойль, Гарвей и многих других. Отрицательная сторона научного духа, приведшая к великой борьбе, описанной Джоном У. Дрейпером как «Конфликт религии и науки», черпала вдохновение в критических размышлениях эпохи Просвещения, которые предшествовали и подготовили Французскую революцию. Темы, разработанные ранними английскими деистами, а также Ламетри, Гольбахом, Руссо, Вольтером и Дидро во Франции, а также Дэвидом Юмом и историком Гиббоном ​​были либо скрытыми, либо открытыми нападками на историческое христианство, его богословие, его вероучения и его священников. Какую бы тему якобы ни рассматривали эти основатели современного скептицизма, «Бог», как выразился историк, «находился под судом». Хотя многие из них ещё при жизни были осуждены как «атеисты», и светское общество в благочестивом ужасе избегало таких общепризнанных неверующих как Ламетри и Гольбах, их работа, бросающая вызов традициям и авторитетам, была проделана хорошо. Однако в следующем столетии доктрины Просвещения превратились в догмы рационалистов, которые, как и любая другая религия, были фанатичными в своем презрении к сверхфизическому.

Таким образом, материализм девятнадцатого века вырос из упорного неприятия священничества свободолюбивыми людьми – мыслителями, которые превзошли изначальное вдохновение и завещали своим научным преемникам априорное отрицание даже возможности психических феноменов. Французские интеллектуалы времён Людовика XVI уже заняли эту слепую скептическую позицию. В 1784 году, когда король пригласил академиков исследовать экстраординарные утверждения, сделанные от имени Франца Антона Месмера, венского врача, вызывавшего много критических замечаний в Париже, комиссия учёных, которые взяли интервью у Месмера и попытались воспроизвести его методы, сообщила, что они не могли обнаружить ничего, заслуживающего вниманиях в его «лечении», и что на самом деле знаменитого «флюида» Месмера не существовало. Среди членов этой комиссии было несколько самых выдающихся людей восемнадцатого века – один из них – Бенджамин Франклин, посол из Соединённых Штатов, другой – знаменитый Лавуазье, которому вскоре суждено было умереть от машины, изобретённой выдающимся д-ром Гильотеном, который также подписал заключительный отчёт комиссии.

Ученых Французской академии наук интересовали только «механистические» объяснения процессов природы. Вместе с Дэвидом Юмом они считали, что весь мир есть не что иное, как «один большой механизм, разделённый на бесконечное количество меньших механизмов, которые допускают новые подразделения. Как же тогда они могли всерьёз слушать Месмера, который объяснял своё лечение целым рядом метафизических положений о невидимом флюиде, называемым «животным магнетизмом», с помощью которого, как он утверждал, можно непосредственно лечить нервные заболевания, а другие болезни косвенно? Просто «воображение» – да такое невозможно! Именно такое обвинение было предъявлено Уильяму Круксу почти столетие спустя, когда он осмелился привести доводы в пользу странных феноменов, порождаемых невидимыми силами спиритуализма. Крукса, по словам его критиков, охватила жажда к чудесам, и он потерял способность к научной рассудительности. Месмер и Крукс были всего лишь двумя из многих жертв материального духа эпохи, который черпал чувственную поддержку своих отрицаний из памятования о тысячелетнем обмане священства и бесконечных преступлениях и притеснениях во имя сверхъестественной религии.

Месмер, однако, имеет более важное отношение к современному спиритуализму, чем просто иллюстрация того, как научный скептицизм относится к новаторам в области психических исследований. Теории и эксперименты Месмера имели скрытую связь со спиритуалистическими феноменами девятнадцатого века, как выяснилось в более позднее время. Если бы его взгляды были широко приняты, спиритуалисты могли бы избавиться от многих своих заблуждений, а учёные – от замешательства, связанного с необходимостью отречься от некоторых категорических отрицаний. К счастью, консервативные медицинские организации и организации академической науки не являются единственными арбитрами человеческих убеждений. Миссия Месмера была выполнена, по крайней мере, частично. В результате своей широкой и популярной деятельности он привлёк внимание тысяч пытливых умов к загадкам внутренней жизни человека.

Научные авторитеты, возможно, отрицали реальность месмеризма, но его влияние было неудержимо. Многие изучающие медицину увидели в идеях Месмера ключ к разгадке физиологических и психологических проблем. Несмотря на экстравагантность, которую так часто можно найти в доктринах, разработанных вопреки общепринятым авторитетам, эти идеи проникли в мышление того времени. В 1840-х годах два английских врача стали профессиональными мучениками, продемонстрировав, что хирургические операции могут проводиться безболезненно на пациентах, находящихся в месмерическом трансе. В Германии Джозеф Эннемозер написал всестороннее исследование животного магнетизма, привнеся такую ​​научность в этот предмет, что Уильям Ховитт назвал свой перевод этой работы «Историей магии» (Лондон, 1854 г.). Другой немецкий врач, Ю. Ф. К. Хекер, составил историю эпидемий средневековья, в которой чёрная чума объяснялась как следствие космической болезни земного «организма» – теория, полностью соответствующая идеям Месмера.

В области практического психологического эксперимента, хотя его метафизической философией всё больше пренебрегали, ученики и подражатели Месмера неустанно работали с различными аспектами и соотношениями животного магнетизма. Однако результаты не всегда были самыми желанными. Гипноз Джеймса Брейда был незаконным отпрыском животного магнетизма, и Месмер, будь он жив, был бы первым, кто выступил бы против теории и практики английских гипнотизёров. Он с таким же неодобрением отнёсся бы к действиям французских магнетизёров, которые к 1850 году были заняты демонстрацией «чтения мыслей» и другими формами чудотворения с сомнамбулическими субъектами. Людей, подобных этим несчастным жертвам психического эксперимента, вскоре стали называть «медиумами» спиритуализма девятнадцатого века. Перед смертью Месмер заметил развитие подобных тенденций у некоторых из своих последователей. Он с сожалением отзывался о методах Пюизегюров, которые погружали своих субъектов в сон, похожий на транс. «Их эксперименты, – говорил он, – демонстрирующие непонимание, могут навредить делу».

В начале девятнадцатого века европейские месмеристы посетили Америку, активизируя скрытые психические способности, которые позже вырвались наружу в спиритических феноменах. Эндрю Джексон Дэвис, главный пророк и лидер спиритуалистического движения в Соединённых Штатах, прошёл период психического «развития» в качестве сомнамбулического субъекта путешествующего месмериста Уильяма Левингстона. В 1830 году Джон Бови Додс читал в Новой Англии лекцию по «Электрической психологии», провозгласив электричество связующим звеном между разумом и материей. Француз Чарльз Пойен начал публичные демонстрации месмеризма в Америке в 1836 году.

По указанию Пойена Финес Квимби из Белфаста, штат Мэн, научился диагностировать болезни жителей своей деревни, используя свою способность сенсетива к ясновидению. Путем эксперимента он обнаружил, что не имеет значения, какое лекарство он посоветует, так как он убедился, что его лечение осуществляется только через мысленное воздействие. Квимби развил идею, что все болезни – это иллюзия психики, которую он может искоренить мыслями, и в 1859 году он начал излагать свои теории (теперь известные многим как «христианская наука») в том, что стало знаменитыми рукописями Квимби.

ВСЕ эти разработки происходили в отрыве от традиционных научных исследований. Хотя великие и оригинальные мыслители были слишком мудры, чтобы отрицать скрытые возможности человеческой души, прочные барьеры скептицизма не позволяли подавляющему большинству даже рассматривать идею сверхфизических реалий. С одной стороны, культурной элите оставалось признать и принять некоторые следствия психического исследования, в то время как полуобразованные фанатики и изгои традиционной науки несли их в искажённой форме в массы, практикуя свои странные знания среди простых и невежественных людей. Между тем неверие научного сообщества заставило Уильяма Хоуита, переводчика Эннемозера, написать:

«Как могут верить ископаемые? А учёные, как класс, окаменели в своём образовании, основанном на бездуховных принципах последнего поколения. Эти принципы являются остатком атеистической и материалистической школы Французской революции. Атеизм отвергнут, но закваска неверия остаётся и останется ещё надолго. Он будет облегать учёных, как саван, и полностью лишит их права заниматься независимым исследованием внутренней природы человека, его свойств и перспектив как бессмертного существа. Это образование закрыло их духовное око и оставило только физическое. Они не имеют права заниматься психологическими исследованиями, будучи слепыми физически. Наши учёные и литераторы придерживаются кредо смерти Гоббса, Дидро и К°, но, не зная ничего о нём, не могут поверить ни одному великому новому духовному факту на основании любого количества доказательств.

Анализ научного скептицизма Хоуита получил интересное подтверждение в виде более позднего мнения друга и корреспондента Уильяма Крукса. Мир физических исследований, который был так гостеприимен для динамо-машины Фарадея, не нашёл ничего интересного в сверхъестественных качествах человеческой «динамо-машины», обнаруженных во время экспериментов Крукса.

Чрезвычайно озабоченные эволюцией тел, биологи, увлечённые дарвиновской теорией, не прислушивались к научным открытиям, которые могли бы иметь отношение к эволюции душ. Спиритуалистические феномены и утверждения рассматривались как позорное отвлечение от основного дела науки, которая должна была установить на несомненных «физических» фактах законы физического мира, не оставляя места для «духовных» теорий любого рода. И поскольку наука, как всё более авторитетный культурный институт, не позволяла даже начать разумное объяснение психических феноменов, никакая гипотеза, даже приблизительная, объясняющая эти чудесные события, не была доступна, чтобы помочь тем немногим людям, которые подошли к ним с открытыми и пытливыми умами. В результате этого произошёл хаотический рост сектантского фанатизма вокруг фактов спиритуализма, а не упорядоченное исследование их значения. Чувство тревоги появляется, когда читаешь любопытные заявления о вере в сверхъестественное, сделанные людьми, проявившими себя как осторожные мыслители в других областях. Недостатки девятнадцатого века наиболее очевидны в восторженном принятии разумными людьми сентиментальных спиритуалистических доктрин загробной жизни. Убеждённые в реальности феноменов на бесспорном личном опыте, они не смогли найти никаких принципов объяснения, никакого приемлемого обоснования психическим феноменам ни в научных теориях, ни в религиозных преданиях. Поэтому запутавшись, такие исследователи принимали неадекватные объяснения медиумов и «духов».

Любопытное и единственное исключение из этого загадочного незнания психических феноменов появилось в Соединённых Штатах в 1854 году под интригующим, хотя и педантичным названием «Апокатастасис» или «Прогресс назад». Автор этой научной работы д-р Леонард Марш, профессор физиологии Университета Вермонта, ни в коем случае не был спиритуалистом, скорее, он противостоял спиритуалистическому движению, используя все ресурсы, которые его колоссальная классическая наука могла дать в этом вопросе. В его книге представляет интерес тот факт, который ясно показывает, что философы-неоплатоники и другие учёные древности были хорошо знакомы со странными событиями, которые спиритуалисты приветствовали как введение нового и великого устроения чудесной религии. Доктор Марш начал с цитаты Синезия о доктрине циклов – учении о возвращении через регулярные промежутки времени «жизней на земле, поколений, культур, нравов и судеб, которые, – как выразился Синезий, – будут такими же, как и раньше». Спиритуалистические феномены, заявил доктор Марш, были возвращением того, что было раньше, и он нашёл причину беспокойства в том, что ему казалось современным восприятием «языческого» учения «духов» – «прогрессом в обратном направлении». Его книга, тем не менее, показывает превосходное знание древних относительно своеобразия духов медиумов, «направляющих» или «управляющих». Он повторяет мнение Порфирия, очень компетентного их судьи в древний период, что «их природа – лгать!!» Порфирий, Ямвлих, Плутарх, Минутий Феликс и многие другие призваны свидетельствовать о «духах», которые являются «порочными демонами» – сущностями, обманывающими людей и завладевающими ими в результате практики некромантии, которая, по выражению Порфирия, «как бы ведёт к рассмотрению божественной природы незаконным и беспорядочным образом». Таково было древнее мнение о спиритических «сеансах».

В некоторой степени вопреки своей благочестивой цели д-р Марш своими обширными цитатами из языческих авторитетов был вынужден разоблачить неспособность христианской религии объяснить широкий спектр психических феноменов, известных как философам-платоникам, так и современным спиритуалистам, хотя и в радикально отличающихся друг от друга терминах. Без этой классической поддержки его попытка опровергнуть утверждения спиритуалистов была бы действительно слабой. Но, несмотря на помощь теургов, его научная критика спиритуализма не имела большого успеха в то время, когда древняя психология (в особенности неоплатоников) классифицировалась огульно «материалистическими» учёными XIX века как средневековые суеверия. «Апокатастасис» оставался этакой диковиной эрудированных исследований, которые в последующие годы, возможно, повлияли на некоторых независимых мыслителей, таких как Уильям Джеймс, на проведение собственных исследований, но которые, безусловно, не затронули умы как спиритуалистов, так и учёных того же поколения, что и его автор.

Однако девятнадцатый век не был полностью лишён интересов к психологии и философии, которые могли помочь Западу понять спиритуалистические феномены. Гений Бальзака создал впечатляющую атмосферу мистических событий, его «Серафита» содержала множество зародышей оккультного учения. Романы Бульвера Литтона также должны были служить в теософской литературе иллюстрацией некоторых неясных догматов религии мудрости. В Европе была своя оккультная традиция в учении розенкрейцеров, а в учении Эммануила Сведенборга было что-то вроде философии спиритуализма. Несколько учёных масонов и каббалистов в Европе и Америке всё ещё изучали древние фолианты и искали неуловимые секреты церемониальной магии у медиевистов, которые скрывали больше, чем они учили. Такие писатели, как Уоллес, Хоуит и Кэтрин Кроу с её любопытной книгой «Ночная сторона природы», помогли познакомить спиритуалистическое движение с более ранними циклами психическо-религиозных феноменов, положивших начало современной литературе по данной теме. Трактаты Райхенбаха, Дю Поте и Делёза, посвящённые важным результатам месмерических или магнетических явлений, показали, что новая вселенная субъективной жизни ожидает проведения исследований западным человеком.

Но кто даст карту для таких исследований? Кто мог собрать в одну великую схему психического и духовного существования человека эти разрозненные потоки опыта и причудливых книжных знаний? Был ли кто-нибудь, кто мог бы свести это шумное соперничество идей, теорий и несвязанных фактов до некоторого подобия порядка? И кто мог подвести под это (что было необходимо больше всего) основание духовной истинности, которое в мире угасающих верований могло бы быть одобрено сердцем человека и принято его рассудком?

Эту великую задачу взяла на себя Е.П. Блаватская, а после неё те мужчины и женщины, которые стали учениками в ходе Теософского движения.