«Понятно, Сократ: ведь ты сам утверждаешь, что тебе часто является твой гений. Значит, он строит свое обвинение на твоих предполагаемых нововведениях в божественных вопросах и выступает в суде с клеветой, хорошо понимая, что подобные вещи легко становятся предосудительными в глазах большинства». Платон[1]
Я впервые встретил дорогую старую ЕПБ, как она заставляла своих друзей называть себя, весной 1887 года. Несколько ее учеников сняли прелестный дом в Норвуде, где огромный стеклянный неф и две башни Хрустального дворца поблескивали над лабиринтом улиц и домов. Лондон был в самом расцвете своей мрачной красоты. Площади и сады благоухали гроздьями сирени и желтым дождем бобовника, прикрытого нежной зеленой листвой. Вечная завеса смога превратилась в серую дымку, просвечивающую под лучами полуденного солнца, так что сквозь нее видны были знаменитые башни Вестминстера и тысячи окружавших его шпилей и труб. От крыши каждого дома тянулся к востоку язычок дыма.
ЕПБ как раз заканчивала свою дневную работу, поэтому я провел полчаса наверху в обществе ее добровольного секретаря и последователя, служившего ей с безграничной преданностью, отказавшегося от всего ради нее, мужественно сносившего ее нападки и за все это выдерживавшего непрестанные бури в течение семи лет. Я познакомился с ним за два года до этого на встрече с Мохини Чаттерджи — одетым в бархат брамином с глянцевыми вьющимися волосами, смуглым лицом и большими сияющими глазами. Итак, мы говорили о старых временах, о великой книге ЕПБ «Тайная доктрина», и он читал мне звучные стансы о мировой космической ночи, когда не было времени, о светлых сынах зари манвантары и воинствах гласа, о людях воды, испорченных и ужасных, о чёрных магах пропавшей Атлантиды, о сыновьях воли и йоги, о круге безысходности, о великом дне «будь-с нами», когда все обретут целостность, вновь слившись в одно, «ты — с другими, я — с тобой».
Через полчаса я спустился вниз, чтобы увидеться со Старой Леди. Она только что встала из-за стола в кабинете и была одета в одно из своих любимых темно-синих платьев. Первое, что запомнилось мне, пока она ещё стояла, отвернувшись, — её волнистые волосы, и уже потом — удивительно сильное впечатление от её взгляда, когда она приветствовала меня: «Мой дорогой! Я так рада видеть Вас! Заходите и рассказывайте! Вы как раз вовремя, сейчас будет чай!» И сердечное рукопожатие.
Затем — пронзительный крик: «Луиза!», на который появилась швейцарка, тут же получившая целый поток указаний по-французски, после чего ЕПБ уютно устроилась в кресле, стоявшем так, чтобы удобно было доставать табакерку, и начала скручивать мне сигарету. Манжеты шерстяного платья не скрывали запястья, и это лишь подчеркивало совершенную форму и тонкость её рук, в то время как её ловкие пальцы, пожелтевшие от никотина, закручивали в белую рисовую бумагу турецкий табак. Когда мы уютно устроились, она рассказала мне очаровательную историю о преданности Луизы. Было время, когда ЕПБ осталась без всяких средств к существованию, где-то, как я думаю, в Бельгии, и дела её некоторое время шли довольно плохо. Один богатый господин, приглашённый в гости к известной русской ведьме, дал её служанке необыкновенно щедрые чаевые. Как только он ушел, Луиза появилась в комнате, краснея от стыда и извиняясь: «Может быть, мадам не обидится, — запинаясь, проговорила она — но мне не нужны деньги; enfin — madame consentira [2]…», — так она попыталась выразить douceur [3] к своей хозяйке.
Приход Луизы прервал этот рассказ, и ЕПБ с насмешливой улыбкой перевела разговор на другую тему: «Конечно, Вы уже читали отчёт ОПИ, этого „Общества по изучению приведений», и знаете, что я — русская шпионка и мошенница века?»
«Да, я читал сообщение. И уже знал его содержание до этого. Я присутствовал на собрании[5], где оно было впервые оглашено два года назад».
«Прекрасно, — сказала ЕПБ, снова улыбаясь, — и какое же впечатление произвел резвый ягненочек из Австралии на Ваше чувствительное сердце?»
«Совершенно неизгладимое. Я пришел к выводу, что он, должно быть, очень хороший молодой человек, всегда приходящий домой к чаю, и что Господь одарил его очень большим самомнением. Если в голову ему пришла какая-нибудь мысль, он будет относиться к ней с трепетом, полностью игнорируя факты, ей противоречащие. Однако Ваш случай — не первый в их практике. Они опубликовали статью, посвященную современному колдовству, в которой другой Ваш обвинитель доказывал, что ощущения щипка и ожога могут быть мысленно переданы человеку, находящемуся за много миль отсюда. Это совершенно ужасно и наводит на мысль о позорном столбе. Теперь Ваша очередь. Но, насколько я вижу, этот юный колонист на самом деле вообще не исследовал ни одного оккультного феномена, он просто изучал смутные и путаные воспоминания о них, оставшиеся в умах незаинтересованных свидетелей. А все, что пишет г-н Синнетт в «Оккультном мире», невозможно, мне кажется, опровергнуть никакими сообщениями. Поэт, третий Ваш недоброжелатель, вышел вместе с нами после собрания и, улыбаясь, спросил меня, что я думаю об этом. Я ответил, что это было самое некрасивое и предвзятое выступление из всех, которые я когда-либо слышал, и если бы я уже не был членом Вашего общества, то непременно вступил бы в него под воздействием этих нападок. Он изобразил на своем лице некое подобие улыбки и пошел дальше».
«Я рада, что Вы так думаете, дорогой мой, — ответила она в своей обычной вежливой манере, — поскольку теперь я могу предложить Вам чай со спокойной совестью». Луиза постелила белую скатерть на угловой столик, внесла поднос и зажгла лампу. Секретарь вскоре присоединился к нам, получив небольшую едкую отповедь за свою непунктуальность, в которой его никак нельзя было обвинить. Затем разговор вернулся к её «друзьям», исследователям психики.
«Они никогда не добьются многого, — говорила ЕПБ — Они зашли слишком далеко в своем материализме и при этом чересчур робки. Существовал некий тайный мотив, настроивший их против меня. Юный колонист заблудился, и вожаки этого стада последовали за ним, поскольку боялись бури, которая разразилась бы, признай они, что феномены, о которых мы говорили, действительно существуют. Можете себе представить, что бы это означало! Да ведь это практически передавало бы современную науку в руки наших Махатм, и ей пришлось бы учитывать всё, что я говорила об обитателях оккультного мира и их огромных способностях. Их бы перекосило при одной мысли об этом, и поэтому они сделали козлом отпущения несчастную сиротку и изгнанницу». При этом глаза ее были полны насмешливой жалости к себе.
«Да, должно быть, так оно и было, — ответил я, — поскольку само по себе сообщение просто бесформенно и бессодержательно. Это слабейшая из статей такого рода, которые мне когда-либо приходилось читать. В ней нет ни тени доказательства от начала до конца».
«Вы в самом деле так считаете? Прекрасно! — вскричала ЕПБ, после чего повернулась к своему секретарю и, осыпая его бранью, заявила, что он прожорливый, ленивый, неаккуратный, несобранный и вообще никчемный человек. Когда он попытался слабо защищаться, она вспылила и заявила, что «он родился дураком, жил дураком и умрёт дураком». Он потерял самообладание и нечаянно уронил яйцо, оставив на белой скатерти длинную желтую полосу.
«Ну, вот!» — крикнула ЕПБ, бросая на него испепеляющий взгляд, полный уничтожающего презрения, и обратилась ко мне, ища сочувствия в своём горе. Это была её обычная манера устраивать головомойку своим ученикам в присутствии людей совершенно посторонних. Таким способом она убеждала себя, что они всё ещё любят её.
Я попытался отвлечь внимание, но не нашёл на столе ничего подходящего. Были только чай, тосты и яйца.
«Что забавляет меня в этих исследователях психики, — сказал я, — так это то, что они сами доказали, что большинство этих магических сил именно таковы, как описали их Вы, и, кажется, они полностью заимствовали, если не сказать украли, Ваше учение об астральном свете. Возьмём то, над чем они насмехаются более всего, — передвижение адептов и их учеников в астральных телах. Вы помните, как резко они отзывались о бедном Дамодаре и его путешествиях в своём астральном теле из одной части Индии в другую и даже из Индии в Лондон. Но при этом они сами говорят вполне определённо о том же самом. Я знаю одного из членов их Комитета, профессора физики, открывшего у человека способность к передаче мыслей и проведшего все первые эксперименты в этой области. Он показал мне некоторые из своих неопубликованных записей, и среди них был отчёт о точно таких же астральных путешествиях, совершенных вполне сознательно. Я думаю, астральным путешественником был сам доктор в молодости, но это уже детали. Главное, что он сохранил дневник своих посещений, причем заметки о них сохранил также и тот, кого он посещал, и эти записи полностью совпадают. В их распоряжении имеется несомненный факт, удостоверенный и зафиксированный, и несмотря на это они называют Вас мошенницей. Хотел бы я знать, почему?»
«Отчасти — из-за британских предрассудков, — ответила она. — Ни один англичанин никогда не поверит ничему хорошему, если речь идёт о русских. Они думают, что мы все лгуны. Вы знаете, что в Индии они тайно следили за мной в течение многих месяцев как за русской шпионкой? Я не понимаю, — продолжала она задумчиво, всё ещё бросая суровые взгляды на секретаря, — я не понимаю, как эти англичане могут быть столь уверены в собственном превосходстве и в то же время так бояться, что мы захватим Индию».
«Мы сможем с легкостью удержать то, что принадлежит нам, если вы, русские, сделаете это, ЕПБ, — заметил патриотичный секретарь, собравшись с духом, но всё ещё заметно дрожа и избегая ее взгляда. Она обрушилась на него немедленно:
«Вот ещё! — крикнула она. — Что вы с вашей крошечной армией можете сделать? Я говорю Вам, дорогой мой, когда русские, на самом деле, столкнутся с англичанами на афганской границе, мы передавим вас как блох!»
Я никогда не видел ничего столь сокрушительного. Кипя гневом, как целая русская армия в пять миллионов пехотинцев, она обрушилась на голову несчастного поклонника бриттов с ужасающей мощью. Воодушевлённая ЕПБ была подобна стремительному потоку, она просто сметала каждого, оказавшегося на её пути, и эта огромная сила ощущалась всегда, даже когда она болела и страдала или по каким-то причинам впадала в уныние. Я никогда не встречал личности с такой колоссальной энергией. Она сама была иллюстрацией своего учения о божественном происхождении воли. «Но, ЕПБ», — пробормотал, запинаясь, секретарь. Она бросила на него уничтожающий взгляд, и он обреченно взял тост, гуще всего намазанный маслом, за что тут же был обвинен в прожорстве.
Я снова предпринял отвлекающий маневр: «Хотелось бы, чтобы Вы объяснили мне одну вещь, касающуюся отчёта ОПИ. Что бы Вы могли сказать о почерке оккультных писем?»
«Что такое?» — спросила ЕПБ, немедленно заинтересовавшись.
«Говорят, что Вы сами писали их, и что письма эти со всей очевидностью несут в себе особенности Вашего почерка и стиля. Что Вы скажете об этом?»
«Извольте, я объясню это следующим образом, — ответила она после долгого созерцания кончика своей сигареты. — Проводили ли Вы когда-нибудь эксперименты по передаче мысли? Если да, то Вы должны были заметить, что человек, получающий мысленную картину, очень часто окрашивает или даже слегка изменяет ее в соответствии со своим собственным образом мыслей, даже тогда, когда идёт совершенно подлинная передача. Что-то подобное происходит и с этими письмами. Один из наших Учителей, который, возможно, не знает английского и, конечно, не умеет писать на этом языке, хочет передать письмо в ответ на вопрос, посланный ему мысленно. Предположим, он находится в Тибете, в то время как я нахожусь в Мадрасе или Лондоне. В его сознании есть ответ на вопрос, но не по-английски. Первым делом он должен вложить эту мысль в мой мозг или в мозг любого другого человека, владеющего английским языком, и затем принять словесные формы, рождающиеся в мозгу другого как ответ на мысль. Затем он должен сформировать ясную мысленную картину написанных слов, также возникающую в моём мозгу или в мозгу кого-либо другого в качестве формы. Затем, либо через меня, либо через другого чела, с которым он магнетически связан, он должен воплотить эти словесные формы на бумаге, сначала посылая формы в сознание чела, а затем осаждая их на бумагу при помощи магнетической силы чела, и собирая вещество черного, синего или красного цвета — в зависимости от ситуации — из астрального света. Хотя все вещи растворяются в астральном свете, воля мага может вновь вывести их наружу. Поэтому он может выявить цвет пигмента, особенности написания букв, используя магнетическую силу ученика, чтобы осадить их, и направляя все действия своей собственной, гораздо более сильной магнетической энергией, потоком могущественной воли».
«Это звучит вполне убедительно, — ответил я. — Не могли бы Вы показать мне, как это делается?»
«Вам пришлось бы стать ясновидящим, — ответила она прямо и бесхитростно, — чтобы видеть потоки и управлять ими. Но вот что главное: предположим, письмо осаждается через меня, в нём, естественно, будут видны следы моего способа выражения и даже моей манеры письма, но в целом это будет совершенно подлинным оккультным феноменом и реальным посланием от Махатмы. И кроме того, они слишком настойчиво подчеркивают сходство почерка. Эксперты тоже не безгрешны. У нас были эксперты, и очень хорошие эксперты, утверждавшие, что я не могла написать этих писем. Но в отчёте нет ни слова об этом. И потом, есть письма, написанные тем же самым почерком и осажденные в тот момент, когда я находилась за тысячу миль отсюда. Доктор Гартман получал их, и не одно, в Адьяре, Мадрасе, в то время как я была в Лондоне; вряд ли я могла написать их».
«Они могут просто сказать, что доктор Гартман в данном случае смошенничал».
«Несомненно, — вскричала ЕПБ, снова раздражаясь, — мы — все мошенники и лжецы, а ягненочек из Австралии — единственный правдивый человек. Мой дорогой, это уж слишком! Это оскорбительно!» И она разразилась своим сердечным, открытым, добродушным гомерическим хохотом, всегда присущим ей, а отсмеявшись, наконец, сказала:
«А Вы видели когда-нибудь оккультные письма? Что Вы об этом скажете?»
«Да, — сказал я в ответ, — г-н Синнетт показывал целую их подборку, серию, легшую в основу „Оккультного мира» и „Эзотерического буддизма». Некоторые из них написаны красным карандашом или чернилами, но большинство — чем-то синим. Я подумал сначала, что это карандаш, и попробовал потереть его большим пальцем, но он не стирался».
«Конечно, нет! — улыбнулась она. — Цвет введен в поверхность бумаги. Но что насчет почерка?»
«Я как раз перехожу к этому. Было два варианта; письма были написаны синим и красным цветом; они полностью отличались друг от друга и совершенно не походили на Ваши. Я потратил довольно много времени на изучение взаимосвязи почерка и характера писем, и эти два характера были мне видны достаточно ясно. Синий цвет, очевидно, принадлежал человеку очень мягкому, даже чудаку, но обладающему потрясающе сильной волей, логичному, спокойному, прилагающему все усилия, чтобы сделать яснее смысл того, о чем он пишет. Словом, это был почерк высоко культурного и очень симпатичного человека».
«Чего нельзя сказать обо мне, — сказала ЕПБ с улыбкой. — Это — Махатма Кут Хуми. По рождению он — кашмирский брамин и много путешествовал по Европе. Он автор писем «Оккультного мира» и передал господину Синнетту большинство материалов к «Эзотерическому буддизму». Но Вы уже прочитали всё об этом».
«Да, я помню, он говорит, что Вы вопили на весь мир голосом павлина Сарасвати. Вряд ли Вы бы стали сообщать о себе такие вещи».
«Конечно, нет, — сказала она, — я знаю, что я соловей. Ну, а другое письмо?»
«Красное? Оно совсем другое. Оно неистовое, бурное, властное, сильное, оно подобно вулканическому извержению, тогда как первое похоже на Ниагарский водопад. Одно из них — огонь, другое — океан. Они абсолютно разные, и оба совсем не похожи на Ваши. Но второе больше напоминало Вас, чем первое».
«Это мой Учитель, — сказала она, — которого мы называем Махатма Морья. У меня есть его портрет».
И она показала мне небольшое полотно, написанное маслом. Если когда-нибудь я видел на человеческом лице подлинный трепет и благоговение, то это было её лицо, когда она говорила о своём Учителе. Она сказала, что он раджпут по рождению, один из представителей древней расы воинов индийских пустынь, самой утонченной и красивой нации в мире. Ее Учитель — великан, шести футов ростом и великолепного телосложения, — олицетворял высший тип человеческой красоты. Даже на картине чувствовалась его изумительная мощь и очарование, сила и даже неистовость читались на его лице; тёмные сверкающие глаза, своим пристальным взглядом приводящие вас в смущение, четкие линии бронзового лица, волосы и борода цвета воронова крыла — всё говорило о незаурядной личности, подлинном Зевсе в своей изначальной мужественности и силе. Я спросил что-то о его возрасте. Она ответила:
«Мой дорогой, я не могу сказать Вам точно, так как сама не знаю. Я встретила его впервые, когда мне было двадцать, — в 1851 году. Он был в самом расцвете сил. Теперь я старая женщина, но он не постарел ни на день. Это всё, что я могу Вам сообщить. Выводы можете делать сами».
«Неужели Махатмы открыли эликсир жизни?»
«Это не выдумка, — сказала ЕПБ серьезно, — это всего лишь завеса, которая скрывает реальный оккультный процесс, отодвигающий старение и развоплощение на срок, кажущийся столь невероятным, что я даже не буду называть его. Секрет здесь таков: для каждого человека существует критический период, когда он должен приблизиться к смерти; если он к этому моменту растратил свои жизненные силы, спасения для него нет, но если он жил в соответствии с законом, он может пройти через этот период и продолжать существовать в том же теле почти неограниченное время».
Потом она рассказала мне о других Учителях и адептах, которых она знала — она подчеркивала разницу между ними, как если бы адепты были капитанами оккультного мира, а Учителя — его генералами. Она знала адептов многих рас — из северной и южной Индии, Тибета, Персии, Китая, Египта, различных европейских наций, Греции, Венгрии, Италии, Англии, некоторых рас Южной Америки, где, как она говорила, существовала ложа адептов.
«У них бытует предание, записанное в своё время испанскими конкистадорами, — сказала она, — о золотом городе Маноаха или Эльдорадо. Эта раса восходит к древним египтянам, и адепты до сих пор хранят в неприкосновенности тайну их местопребывания. Некоторые члены ложи переходят от центра к центру, поддерживая таким образом связь между собой. Однако они всегда могут связаться друг с другом иными способом».
«Через свои астральные тела?»
«Да, — ответила она, — и другими способами, еще более высокими. У них общая жизнь и сила. Поскольку они достигли духовности, они поднялись над различием рас до нашего всеобщего человечества. Их цепочка непрерывна.
Адепты необходимы природе и высшей природе. Они являются связующим звеном между человечеством и богами. Эти «боги» на самом деле — души величайших адептов и Учителей прошлых рас, эпох и так далее, вплоть до преддверья нирваны. Их последовательность непрерывна».
«Что они делают?»
«Вы вряд ли поймете это, пока не станете адептом. Но они хранят духовную жизнь человечества».
«На что похоже чувство, испытываемое во время перемещения в астральном теле? Мне иногда снится, что я летаю, и при этом всегда в одной и той же позе: почти лежа на спине и двигаясь ногами вперед. Это нечто подобное?»
«Я испытываю другое чувство, — сказала она, — понимаете, я чувствую себя пробкой, поднимающейся к поверхности воды. Вокруг меня расстилаются необъятные просторы. Я в них — единственное живое существо. И потом я попадаю к Учителю».
«Давайте вернемся к тому, о чем Вы говорили. Я не должен был прерывать Вас. Каким образом адепты направляют человеческие души?»
«По-разному, но главным образом — обучая их непосредственно, в духовном мире. Вам трудно это представить. Однако это совершенно ясно. Через определенные промежутки времени они пытаются дать всему миру более детальное и правильное понимание духовности. Некоторые из них приходят, чтобы учить людей, и обычно попадают в предания. как основатели религий. Таким учителем был Кришна, таким же был Зороастр, такими же были Будда и Шанкарачарья, великий мудрец Южной Индии. Был Учителем и назареянин. Он воплотился вопреки советам остальных, передав людям учение раньше времени, движимый состраданием и вдохновленный верой в человечество; его предупреждали, что время неблагоприятно, но несмотря на это он решил идти и был казнен по воле священников».
« Есть ли у адептов какие-нибудь тайные летописи, рассказывающие о его жизни?»
«Вероятно, — ответила она, — поскольку у них есть записи, рассказывающие о жизни всех посвященных. Однажды я была в большом пещерном святилище в Гималаях вместе со своим Учителем, — и она посмотрела на портрет великолепного раджпута. — Там было множество изваяний адептов. Указав на одно из них, он сказал: «Это тот, кого вы называете Иисусом. Мы считаем его одним из самых великих среди нас».
Но этим не ограничивается работа адептов. Чаще они направляют к нам посланцев, которые пытаются просвещать мир. Эти моменты обычно совпадают с последней четвертью каждого века, и Теософское общество играет роль такого вестника в нашем веке».
«Что это может дать человечеству?»
«Что даст Вам знание законов жизни? Разве не поможет оно Вам избежать болезни и смерти? А если речь идёт о болезни и смерти души? Только истинное учение о жизни может исцелить её. Догматическая церковь со своим адом и вечными муками, своим небом из какого-то металла, своим огнём и серой сделала почти невозможной для мыслящих людей веру в бессмертие души, а если они не верят в жизнь после смерти, этой жизни у них и не будет. Таков закон».
«Как может влиять на людей то, во что они верят? Ведь это либо существует, либо не существует, каким бы ни было их отношение к этому».
«Их вера влияет на них следующим образом. Жизнь людей после смерти создаётся их стремлениями и духовным развитием, раскрывающимся в духовном мире. Какова степень этого развития у человека, такова его жизнь после смерти. Она дополняет его жизнь здесь. Все неудовлетворенные духовные желания, вся жажда более высокой жизни, все благородные стремления и мечты расцветают в этой духовной жизни, и душа проживает там свой день, как проживает она свою ночь на земле. Но если у Вас нет ни стремлений, ни высоких желаний, ни веры в какую бы то ни было жизнь после смерти, тогда у Вас не будет ничего, что могло бы быть воплощено в Вашей духовной жизни; Ваша душа пуста».
«Что происходит дальше?»
«Вы немедленно воплощаетесь, так и не осознав себя в другом мире».
«Предположим, с другой стороны, я действительно верю в небеса, скажем, в традиционное Эльдорадо».
«Ваша судьба после смерти такова. Сначала Вы должны пройти через так называемую камалоку, мир желаний. Ваши желания постепенно исполняются и, не получая нового топлива, способного поддерживать их огонь, медленно сходят на нет. Затем душа достигает так называемого дэвачана, состояния, описанного в весьма искаженном виде в учении традиционной церкви о небесах. Каждая душа создает свой собственный дэвачан и, видя вокруг себя тех, кого больше всего любила на земле, вкушает блаженство в их кругу. Если Вы верили в небеса, описанные традиционной церковью, Вы увидите золотой город и жемчужные врата, если Вы верили в рай Шивы, Вы обнаружите себя в окружении многоруких богов, индеец увидит счастливые охотничьи угодья, а философ войдет в сферу свободы духа. В любом случае Ваш дух обретает новые силы для следующего воплощения».
«Должен ли я вернуться? Нет ли возможности избежать этого?»
«Да, должны, в том случае, если Ваши материальные желания не удовлетворены к моменту смерти. Желания являются энергией, а мы верим в сохранение энергии. Вы должны пожинать то, что посеяли, и пожинать там, где посеяли. Ваша новая жизнь будет точным следствием вашей деятельности в предыдущей жизни. Никто не может избежать наказания за свои грехи, еще менее вероятно, что он может избежать награды за свои добродетели. Это закон кармы. Вы должны рождаться вновь и вновь, пока не достигнете нирваны».
«Но мне кажется, что все это более или менее согласуется с тем, во что верят традиционные верующие, если не считать того, что их представления довольно сильно искажены».
«Да, — ответила она, — это так. Традиционные учения, действительно, содержат истину, но их последователи не понимают её, они довольствуются буквальными толкованиями, которые ни один здравомыслящий человек не в состоянии принять, и поэтому все мы скатываемся к атеизму и материализму. Но когда мы, теософы, объясним им, как истолковывать их учения, всё будет по-другому. Они увидят тогда, сколь многими истинами они владели, не осознавая их. Книга Бытия, к примеру, вся является символическим изображением истинных реалий, и рассказ о сотворении и история Адама и Евы содержат гораздо больше истинного, чем дарвинизм, если понимать их правильно. Но этого можно достичь только с помощью теософии».
«Что Вы как теософ могли бы предпринять для распространения этого учения?»
«Есть два пути, — ответила она, — во-первых, распространять истинные знания в той форме, в которой они преподаются сейчас в оккультных школах; во-вторых — с помощью сравнительного метода побуждать людей к изучению арийских и иных восточных рукописей, где они обнаружат другую сторону многих вещей, которые оказались для них камнем преткновения в Библии».
«Например?»
«Возьмём то же самое учение о небесах, аде и чистилище. Священные книги Индии освещают этот вопрос целиком и образуют вполне философское и заслуживающее доверия учение. Следует изучать восточные религии, чтобы понять то, о чём я говорю. Вспомните, что в Ветхом Завете полностью отсутствует учение о бессмертии души, в то время как в Новом Завете оно безнадежно спутано с воскрешением тела. Однако в упанишадах излагается настоящая оккультная и духовная доктрина».
«Да, я понимаю, о чём Вы говорите, и полностью согласен с этим. Распространение любого подобного учения в такое время, как наше, когда все мы скатываемся к материализму, представляется достаточно большой работой для любой школы адептов и Учителей. Я вижу, например, что учение о реинкарнации сделало бы жизнь гораздо более бескорыстной и гуманной и поэтому более счастливой. Чему вы ещё учите как теософы?»
«Ну, сэр! Я, кажется, подвергаюсь сегодня вечером перекрестному допросу, — ответила она с улыбкой и скрутила мне новую сигарету; сделав для себя ещё одну, она закурила её с явным удовольствием. — Мы учим некоторым очень древним вещам, которые, несмотря на их древность, должны быть преподаны. Мы учим всеобщему братству».
«Не углубляйтесь, пожалуйста, в понятия неопределенные и общие. Объясните мне более точно, что Вы имеете в виду».
«Позвольте мне рассмотреть конкретный случай», — сказала она и внимательно посмотрела на своего секретаря, слушавшего безмолвно, серьёзно и с искренним интересом, несмотря на то что большую часть того, что говорилось, он слышал от неё уже не в первый раз. Он смутился немного от её взгляда, а она, заметив это, немедленно придралась к нему.
«Возьмем англичан», — сказала она, посмотрев на него, и в её голубых глазах застыло такое выражение, словно он лично, собственной персоной, должен отвечать за все грехи своей расы.
«ЕПБ, — сказал он, поднимаясь со вздохом из-за стола, — я думаю, мне лучше пойти наверх и продолжить переписывание рукописи «Тайной доктрины»», — и исчез.
«Думаете, он будет этим заниматься? – спросила ЕПБ с добродушной улыбкой. — Кто угодно, но только не он. Он свернется калачиком в своём кресле, будет курить свои нескончаемые сигареты и читать кровавый и страшный роман». Она, однако, ошиблась. Когда я поднялся наверх, чтобы попрощаться, он сидел в кресле и безмятежно курил — это правда, но вместо романа был детектив. Он сел на него и сказал что-то о том, что должен работать.
«Возьмём англичан, — повторила она. — Как они жестоки! Как гадко они издеваются над моими бедными индусами!»
«Я всегда думал, что они много сделали для Индии в плане материальном», — возразил я.
«Индия — это хорошо проветриваемая тюрьма, — сказала она. — Да, они сделали кое-что в материальном плане, но у них всегда три — для себя, одно — для местного населения. Какая польза от материальных благ, если вас всё время презирают и унижают морально? Если идеалы национальной гордости и славы втоптаны в грязь, и вас всё время заставляют чувствовать, что вы — низшая раса — ниже всех смертных, свиньи, как называют их англичане, искренне веря в это. Так вот, полной противоположностью этому должно быть всеобщее братство. Делайте для них меньше добра в плане материальном — не потому, что вы делаете слишком много, разве что весьма регулярно взимаете налоги, — но уважайте их чувства немного больше. Англичане убеждены, что «низшие расы» существуют только для того, чтобы служить целям Англии, но мы убеждены, что они существуют для себя и имеют полное право быть счастливыми на свой манер. Никакие материальные блага не могут возместить вред, причиненный душам, и растоптанным идеалам. Кроме того, есть и другая сторона этой проблемы, на которую мы как теософы всегда указываем. Никаких «низших рас» в действительности нет, ибо все они составляют наше общее человечество, и поскольку все мы воплощались в каждой из этих рас, мы должны относиться к ним более дружественно. Они — наши подопечные, порученные нашим заботам, а что в действительности делаем мы? Мы захватываем их земли, расстреливаем их у собственных домов, мы оскорбляем их женщин и грабим, а потом лицемерно отворачиваемся и говорим, что мы делаем всё это для их же блага. И лицемерие, и жестокость одинаково плохи, но думаю, что, если бы мне надо было выбирать, я предпочла бы жестокость. Есть такой закон, — продолжала она, и её лицо было неумолимо, как лицо Немезиды, — лживый язык ответит за свою ложь, грабитель крадёт своё возмездие. «Вы не продвинетесь, пока не выплатите всё до последнего гроша».
«Значит, это и есть то главное, чему Вы призваны учить и для чего Вас послали адепты?»
«Да, — ответила она, — и это, и кое-что другое — очень важно сейчас, а скоро станет ещё более важным. Существует опасность, исходящая от чёрной магии, к которой весь мир, а особенно Америка, активно стремится, прилагая все возможные усилия. Только широкое распространение знаний об истинной психической и духовной природе человека может спасти человечество от серьёзных опасностей».
«А истории о ведьмах в девятнадцатом веке, в нашу просвещенную эпоху?»
«Да, сэр! Истории о ведьмах, и именно в нашу просвещенную эпоху! Да вот те самые эксперименты, проведенные моим другом — исследователем привидений, о которых Вы говорили мне, — что это, как не истории о ведьмах? А разве не является в действительности колдовством передача другому человеку, находящемуся далеко от Вас, щипков и ожогов, боли и страдания, хотя бы даже незначительных, как в этом случае. Предположим, это было бы проделано не в качестве эксперимента, а всерьёз и со страшной злобой и дурными намерениями. Что тогда? Будет жертва столь же бесчувственной к этому? Сможет ли она защитить себя? И разве не будет это колдовством в прямом смысле слова, за которое людей посылали на дыбу и костер в средневековье? Читали ли Вы о знаменитом судебном процессе над колдуньями в Салеме? Да, сэр! Колдовство, именно в нашу просвещённую эпоху — самое мрачное, самое материальное и бездуховное из всего, что когда-либо видел мир».
«О, но ведь мысленная передача щипка на большое расстояние не может принести большого вреда?»
«Вы думаете, нет? Да Вы не знаете, о чем говорите. Это привилегия Вашей юности! Открыв однажды дверь для вещей такого рода, сможете ли Вы закрыть её в нужный момент, как Вы думаете? Это старая сказка: дай дьяволу дюйм, он возьмет эл, дай ему палец, и он вскоре откусит всю руку. Да и всё тело целиком! Разве Вы не видите, какое огромное зло кроется в гипнотизме? Возьмите эксперименты Шарко в Салпетриере. Он продемонстрировал, что невинного человека можно заставить совершать некие действия абсолютно против его воли; его можно даже заставить совершить преступление с помощью так называемого внушения. И сомнамбула забудет всё, что она совершала, в то время как жертва никогда не сможет определить настоящего преступника. Шарко — человек великодушный и никогда не будет использовать свою силу во вред другим. Но не все люди таковы. Мир полон жестоких, жадных, похотливых личностей, которые будут рады воспользоваться новым оружием для достижения своих целей и избежать наказания, оставаясь среди нас неразоблаченными.
Да, сэр! Истории о ведьмах в нашу просвещённую эпоху! И запомните мои слова! У нас будут такие истории о ведьмах, которые и не снились людям средневековья. Целые народы постепенно скатятся в бездну чёрной магии с намерениями, несомненно, самыми добрыми, но ничуть не лучшими, чем те, которыми вымощена дорога в ад. Гипнотизм и внушение — это большая и опасная сила, поскольку жертва никогда не чувствует, что подвергается воздействию, её собственная воля украдена у неё, и, запомните мои слова, такие вещи могут быть начаты с добрыми намерениями, ради высоких целей. Но я старая женщина и повидала многое из жизни людей в разных странах. И я хотела бы всем сердцем поверить в то, что эти силы будут использоваться только во благо. Однако когда кто-либо разрешает другому, плох этот человек или хорош, гипнотизировать себя, он открывает дверь, которую не в силах закрыть, и он не знает, кто войдёт следом. Если бы Вы могли предвидеть то, что предвижу я, Вы всем сердцем и душой отдались бы распространению учения всеобщего братства. В нём — единственное спасение!»
«Каким образом оно может защитить людей от гипнотизма?»
«Очищая сердца тех, кто мог бы злоупотребить им. Всеобщее братство основывается на общности душ. Именно потому, что у всего человечества существует одна душа, общая для всех, возможно и такое братство, и даже полное взаимопонимание. Заставьте человечество поверить в это, и оно будет спасено. В каждом человеке есть божественная сила, призванная направлять его жизнь, которую никто (даже величайшие из магов) не может использовать во зло. Если бы человечество отдало свои жизни под защиту этих сил, ему нечего было бы бояться ни человека, ни дьявола. А теперь, дорогой мой, уже поздно и мне пора спать. Поэтому я должна пожелать Вам спокойной ночи!» И старая леди отпустила меня с тем великолепным очарованием, которое никогда не покидало её, ибо оно было неотъемлемой частью её личности. Она была самой настоящей аристократкой, которую я когда-либо знал.
Прошло много времени, прежде чем мы вернулись к вопросу о магических силах. В августе 1888 года ЕПБ посетил её старый друг, полковник Г.С. Олкотт. Он писал, сидя за боковым столом. ЕПБ, как обычно по вечерам, раскладывала пасьянс, а я сидел напротив, смотрел на неё и рассказывал о Востоке, когда к нам подошел полковник Олькотт. ЕПБ устала от своей карточной игры, которая не сходилась, и медленно, почти бессознательно постукивала пальцами по столу. Затем её взгляд стал осознанным, и, подняв свою руку на фут или около того от крышки стола, она продолжила это движение уже в воздухе. Стуки, однако, были слышны по-прежнему отчётливо — на столе, на расстоянии фута от её руки. Я смотрел на неё с нескрываемым интересом. Вскоре ей пришла в голову новая идея и, повернувшись в мою сторону, она стала направлять свои астральные удары на тыльную сторону моей руки. Я мог одновременно ощущать и слышать их. Это было что-то похожее на искры от провода электрической машины, или, скорее, на капельки ртути, пробегающие между пальцами. Это было потрясающе. Шум напоминал маленькие взрывы. Затем она опять изменила направление и начала наносить свои удары по моей макушке. Они были очень хорошо слышны и, надо сказать, я ощущал их вполне отчетливо. Я был на другом конце стола, примерно в пяти или шести футах от нее, в течение всего этого маленького эксперимента, демонстрирующего неизвестные нам законы природы и психические силы, скрытые в человеке.
Ни один эксперимент не мог быть более законченным и убедительным; его чрезвычайная простота сродни новому откровению. Это было чудо именно в том смысле, как оно обычно понимается, несмотря на то что чудеса давно ушли в прошлое. Хотя во время нашей первой встречи мадам Блаватская даже не касалась ничего подобного, она, тем не менее, вызывала ощущение чудесного. Это трудно объяснить, но факт остается фактом. Было что-то в её личности, её манере держаться, в свете и силе, исходящих от её глаз, что говорило о более глубокой и разнообразной жизни, не нуждавшейся ни в каких чудесах для того, чтобы обнаружить себя, ибо в ней самой заключено чудо. Это было главным в ней всегда — ощущение огромного мира, глубинных сил, скрытой мощи в сочетании с могущественным духом; они создавали чувство откровения и призывали следовать по тому пути, который она указывала. Те, кто не мог смотреть её глазами, кто не мог приблизиться в какой-то степени к её видению, воспринимали эти качества как вызов, раздражитель, дисгармоничную и разрушительную силу, что приводило их, в конце концов, к позиции жгучего неприятия и угрозам в её адрес.
В заключение скажу, что она была больше любого из своих трудов, она несла в себе жизненную силу большую, чем даже её изумительные сочинения. Именно глубинное и непосредственное ощущение её духа, его сильное излучение и вибрация привели её к величайшим достижениям и были причиной её величайших побед. Самая совершенная из её работ — это её воля, несущая ощущение и убежденность в бессмертии. Даже простое её присутствие говорило о силе души.
[1] «Евтифрон», Перевод С.Я. Шейнман-Топштейн
[2] В общем, мадам понимает (фр.)
[3] Нежность (фр)