«Путь» май 1888 год
(Доклад, прочитанный перед Мальденским отделением Теософского общества)
В двух частях.

ЧАСТЬ I.
Из всех произведений Теннисона мы находим самую глубокую мысль и широчайший масштаб в двух его сочинениях: «В память» и «Королевские идиллии». В первом произведении мысли, вопросы, надежды сильного ума и теплого сердца в большом горе ясно описаны прекрасном стихом. Можно читать, изучать и долго размышлять над ним, так как стихотворение говорит о глубочайших жизненных переживаниях; не надо искать другой, скрытый под очевидным смысл. Совсем иначе дело обстоит с «Идиллиями», где внешняя форма представляет набор легенд из туманного прошлого Британии, периода между временами римского и саксонского владычества, о котором история умалчивает. И, вероятно, большая часть читателей, даже тех, кто восхищается им, не видят ничего больше, чем простую историю, упуская из вида ясное заявление автора в эпилоге:

«Рассказ несовершенный,
Нов и стар, но в нем намек на битву чувств с душой,
Он не о бледном короле, чье имя, призрак,
Стекает мглою в форме человека с гор,
И к пирамиде иль дольмену льнет до этих пор».

Возможно, нам интересно посмотреть на это немного более внимательно; и первое, что мы заметим, это то, что «Идиллии» не являются отдельными стихами, но составляют одно органическое целое, хотя и написаны совсем в разное время.
Замысел о создании великой поэмы, на основе легенды о короле Артуре, судя по всему, Теннисон вынашивал еще в ранние годы. Фрагмент «Смерть Артура» был опубликован в 1842 году. Но поэт, видимо, не получив одобрения для написания большого труда, частью которого был этот фрагмент, оставил первоначальный план или, во всяком случае, утаил. Еще четыре идиллии появились в 1859 году в виде отдельных стихов, без указания принадлежности к более крупному произведению. Но когда в 1870 году были опубликованы еще четыре идиллии и вступление, а произведение появилось в том виде, в котором мы теперь его имеем, оказалось, что более ранние части отлично встают на свои места, хотя не в том порядке, в котором они ранее появлялись. Были внесены некоторые поправки в словах. Название «Смерть Артура» было изменено на «Отшествие Артура», очень значительное изменение. Всё стихотворение было увеличен примерно в два раза стихами в начале и в конце оригинала, который остался практически без изменений в середине. Как аналог этого стихотворения, совершенно новое стихотворение «Пришествие Артура» было добавлено к началу этой серии; и в этих двух стихах, «Пришествие» и «Отшествие» мы найдем много оккультных понятий и символов, если хорошо поискать.
Что касается общей оценки произведения, я не могу ничего сказать, что будет так убедительно, как некоторые цитаты из статьи, опубликованной в журнале «Contemporary Review» после первой публикации всего произведения. Хотя в некоторых деталях моя интерпретация отличается от интерпретации этого автора, но его понимание главного замысла, безусловно, поражает.
«Наше первое впечатление от прочтения «Идиллий» просто и полно внешней прелестью великолепных пейзажей, скопированных с природы, а также сверкающего и великолепного возрождения прошлого, рыцарских дней и деяний, совершаемых под сладкозвучную музыку под сияющим небом рыцарства. Вскоре, однако, начинает проявляться эстетическая гармония, что добавляет очарование задачам и намерениям в смысле эстетической завершенности. Мы идем от брачного сезона весны в «Пришествии Артура», где цветение мая, кажется, распространяет аромат по всей сцене к началу лета с жимолостью в «Гарете», быстро переходя в сезон покосов «Герайнт», и внезапный летний грозовой ливень «Вивьен», оттуда в «Полное лето» «Элайн» с балконом «широко открытым для тепла», а затем к бушеванию гроз и бурной погоды равноденствия в «Святом Граале». Затем розы «Осени» и ежевика «Пеллеас», и в «Последнем турнире» завершение осеннего периода со всеми его «медленно созревающими аллеями», на которых мы видим рыцаря Тристрама, едущего верхом к своей гибели. В «Гвиневре» ползучий туман начала зимы пронизывает всю картину, а в «Отшествии Артура» мы приходим к «глубокой зиме на замерзших холмах» и концу всего, к самому короткому дню в году, «дню, когда великий небесный свет зажжен в его самой низшей точке вращающегося года». Король, который впервые появляется в «ночь на новый год», исчезает на заре света «нового солнца, приносящего новый год», и, таким образом, все действие поэмы происходит именно в рамках одного основного и постоянно повторяющегося цикла времени.
Обратите внимание также на соответствие цвета в каждом стихотворении о временах года драматическому действию, которое представлено в нем…
Но прежде, чем мы открыли для себя эту гармонию, мы видим, что целый ряд стихов постепенно трансформируется в нравственный гармонический ряд с гораздо большей значимостью, чем любая эстетическая гармония. И, наконец, мы видим, что перед нами предстает высокий цикл души на земле с человеческими действиями и страстями в виде частей годичного цикла с его пейзажами и временами года…
Центральный персонаж поэмы появляется, исчезает и вновь появляется, участвуя во всех событиях. Это наводит на мысль, хотя не совсем ясную, что под королевским саном подразумевается просто внешняя величественность. Поэтому, когда нам ясно говорится в эпилоге, что он отражает душу в ее войне с чувствами, то дымка внезапно проясняется, и нечто вроде рассеянного светлого сияния, которое мы смутно ощущали, «превращается в идеальную звезду» понимания смысла.
Если теперь читать стихи в свете такого понимания, мы увидим, что Душа сначала пришла как завоеватель в дикую пустыню, стонущую под действием простой грубой силы. Ее ранняя история темна, полна сомнений и тайн. Вопросы, связанные с ее происхождением и властью, составляют основную канву начала поэмы: «Многие, сами не благородные, низкого рода считают её, права её считают негодными».
«И так как все его пути приятны,
А их животны, то чтут его здесь меньше
Человека, но те, кому понятно,
Что он сошёл с небес, считают больше».

После того, как таким образом была обозначена загадочность происхождения души, мы видим следующий признание её превосходства, и её первый акт рыцарства, вдохновение лучших и самых храбрых из близких к ней общим энтузиазмом по отношению к правам. Основание ордена Круглого стола совпадает с торжественной коронации души. Совесть, признанная и возведенная на трон, в качестве короля, связывает сразу все лучшие силы человека в единое братство, и это есть братство в самом себе честных и возвышенных обетов, — «Вот, когда с колен они уж рыцарями встали, то некоторые были бледны, как будто призрака там увидали, другие ж покрасневшими, а третьи же оцепенели» и т.д. В самый важный момент коронации Дух окружают и приветствуют все энергии и силы, которые всегда ему помогают; земные слуги и союзники, небесные силы и знамения; рыцари, чтобы показать силу тела; Мерлин, как разум; Владычица озера, которая представляет Церковь и дает душе своё самое острое и великолепное земное оружие; и, прежде всего, три прекрасные и мистические королевы, «высокий, с ясными, пресными лицами», облаченные в живые священные краски любви, веры и надежды, которые истекают на них свыше от образа Господа. Они, конечно, выражают бессмертные добродетели, которые будут жить только тогда, «когда все видимое претерпит потрясение» и, опираясь только на это, Душа, когда все остальное отпадает из неё, пойдёт на встречу золотых врат нового и светлого утра.
Поскольку первая идиллии, кажется, указывает на приход и признание души, поэтому следующие показывают, как её сила тает или убывает в великой битве жизни. Через все это мы видим, что тело и его страсти постоянно набирать большую силу, пока в конце концов земной труд Духа тормозится и побеждается плотью. Только бессмертие остается у него, и с ним, бессмертная надежда. ОТ сладких весенних дуновений «Гарет» и рассказа о «Герайнт и Энид», где первый порыв ядовитой страсти на время покоряется низким подозрениям, тем не менее проходит и оставляет чистым великое и простое сердце, нас ведут через «Мерлина и Вивьен», где, в начале шторма, мы видим большой ум и гений; и через «Ланселота и Элейн», где в результате случается достойная сожаления ранняя смерть невинности и надежды; к «Святому Граалю, где мы видим саму религию, несмотря на искренние усилия души, неожиданно появляющуюся в фантастических формах суеверия. В «Пеллеасе и Эттарде» шторм порочности достигает кульминации, выбрасывая сладкие воды молодой любви и веры из их истинных каналов, сметая их в туман, и рассыпая их градом по земле. Затем наступает унылая «мгла дождливой осени» «последнего турнира» с его ужасным и зловещим концом; а затем в «Гвиневере» окончательный удар молнии, и весь остов земной жизни разваливается в прах, оставляя душе товарищем разбитое сердце, а также убежденность в том, что, если надежды души только на этот мир, то она из всех самая несчастная.
Так заканчивается «круглый стол» и пожизненный труд души.
Остается лишь переход души «от великой бездны к великой бездне», и это является последней темой идиллии. Здесь «последние тусклое, странное сражение», ведущееся в полнейшей мгле, представляет картину человеческой смерти, рисующую её ужас и путаницу. Душа в одиночку держащаяся до конца, когда все остальное поглощено, видит, наконец, что мгла рассеивается, и встречает трёх коронованных добродетелей «пребывающих» твёрдо в истине, и ожидающих душу, чтобы препроводить её на покой. Сформированный под их влиянием характер является бессмертным результатом земной жизни. Они какое-то время скорбят с ней, сострадая ей в неудаче земных планов; но в самый последний момент слышно, как печаль сменили песни радости, и отходящий исчезает в свете.
Глядя теперь на отдельные части поэмы, поражает нас больше всего в «Пришествие Артура» сомнение и неясность, которые скрывают происхождение короля, то есть души. Даже двое не могут прийти к согласию в отношении него, и суждение каждого человека является критерием для определения собственного характера. Мерлин, слыша все их домыслы, смеется над ними всеми, и отвечает наполовину шутливо, показывая бессилие ума проследить происхождение души.

«Дождь, дождь, и солнце! Радуга в небе вот!
Юноша становится мудрее из года в год;
Разум старика блуждает, как он умрет.

Дождь, дождь и солнце! радуга в полях!
Эта правда – для мне, а эта – для тебя:
Правда голая иль прикрыла чем себя.

Дождь, солнце, дождь! Цветенье вольное несёт;
Солнце, дождь и солнце! Где тот, кто всё поймёт!
От бездны великой к бездне великой идёт».

Но почти сразу же после того, как мы опять читаем слова Мерлина в пересказе Беллицента;

«Так говорил нам Мерлин
В наше время не шутя, но заверяя нас,
Что люди, хоть и ранили его, но он не умирал,
А отходил, чтоб возвратиться вновь!
И покорять язычников под ноги,
Пока они и все не будут чтить его их королем».

Ум не может постичь душу; откуда она пришла и куда она идет – выходит за пределы диапазона ума. Но её превосходство нужно признавать, её бессмертие утверждать, и её непременную победу рано или поздно, если не в этой земной жизни, то где-то, когда она возвратится снова, победу над всем, что находится ниже неё. В поэме снова и снова повторяется убеждение в том, что Артур не может умереть, но только уходит, чтобы прийти вновь.
В идиллии «Святой Грааль» даётся описание большого зала рыцарей в Камелоте, где был королевский двор, и оно кажется мне весьма многозначительным.
«Священная гора вся Камелот,
И весь богатый город, за крышей крыша,
За башней башня, шпиль за шпилем,
Сквозь рощу, сад, несущийся ручей
Идут к построенному Мерлином там залу.
Четыре ряда статуй окружают зал,
А между ними скрытых символов немало;
Вот, в нижнем звери убивают человека,
А во втором уничтожает он зверей,
А в третьем воины, мужи все совершенные,
В четвертом с растущими крылами люди,
Над всеми ними статуя Артура,
Изваянная Мерлином с короной
И крыльями, что к Северной Звезде обращены,
А статуя лицом стоит к востоку, корона
И два крыла из золота, огонь же
На рассвете, когда народ уж в поле далеко,
Языческими ордами так часто воспаляем.
И вот, они кричат: «У нас король пока ведь есть».

Сравните это с тем, что старик говорит Гарет о том же городе:

«Как говоришь ты, город заворожен,
Ведь ничего в нем нет, как кажется,
За исключеньем короля; но некоторые думают,
Король есть тень, а город настоящий».